А мама Евгения, будучи девушкой, рассматривая и поглаживая выбираемое в магазинах белье, тоже иногда представляла себе, как хорошо было бы нарядить в него какого-нибудь юношу. Вон того, например, мускулистого! Или вон того, с очень симпатичной поджарой попкой. На ней, этой великолепной попе, очень хорошо смотрелись бы вот эти беленькие кружевные трусики!.. И, может быть, было бы очень интересно отдаться молодому человеку, не раздетому совсем, а одетому в дамскую ночную рубашку – чтобы можно было ее медленно поднимать, поднимать вверх, открывая его напряженную плоть, готовую уже войти ей самой в разгоряченное лоно…
И мама Евгения тоже гнала свои фантазии прочь, как бы говоря себе: «Не положено! Нельзя! Запрещено!..»
Да кем запрещено-то?..
Кем не положено?..
Почему нельзя?..
5
Но, отгоняя свои невольные фантазии прочь, родители Евгения все же не смогли отогнать их совсем, а лишь загнали глубоко внутрь, в самые потаенные отделы своих тел и душ. И уже в момент таинства собственного зачатия Евгений впитал их, и потому еще до рождения стал особенным ребенком.
В раннем детстве ему тоже было разрешено бегать по даче и на пляже голышом, и, принимаясь время от времени разглядывать своих загорелых с ног до головы сверстниц, он вдруг понимал: «Они другие! И не только потому, что у нас с ними разные пиписки, а потому, что они по-другому движутся! По другому думают! По-другому говорят и смеются!..И вообще, они находятся от меня по Другую Сторону!.. Интересно, как это – быть на Другой Стороне?.. Ну, они-то сами, наверное, думают, что они – по Эту Сторону, а на Другой Стороне находимся мы, мальчики!..»
Когда Евгений стал постарше, он любил смотреть на девочек в платьях. Девочки в шортах и брючках интересовали его намного меньше. Особенно ему нравилось, когда летний ветер поднимал девчачьи платьица вверх, открывая всеобщему обозрению попки в красивых трусиках.
При этом Евгений получал замечательное эстетическое удовольствие, и, опять-таки, всегда задумывался: «А как это – носить платье и одни только трусики под ними? И не смущаться, если эти трусики становятся видны окружающим?.. Да, одеть бы хоть раз платье и понять, что это такое – быть одетым как девочка! Или просто - быть девочкой!..»
Несколько раз ему хотелось попросить родителей, чтобы они одели его как девочку, и он уже было подходил к ним с этой просьбой, но, взглянув на их лица, понимал, что никогда не сможет попросить их об этом.
И еще – ни в раннем детстве, ни позже Евгения никогда не шлепали, не говоря уже о порке. Его родители ухитрились обойтись без этого. Самым страшным наказанием маленького Жени был угол, куда его отправляли размышлять о жизни и о своем месте в ней.
Зато маленький Женя видел однажды, как одна энергичная мама крепко отшлепала на пляже свою пятилетнюю голопопую дочь. Та что-то такое разбила или разлила в силу своей шаловливости, и вскоре, лежа у мамы на коленях, уже голосила на весь пляж, поскольку шлепки были очень даже звонкими, и надо полагать, очень болезненными.
Женя смотрел на это с ужасом. «А если бы меня вот так?..» - думал он, не ощущая никакого удовольствия. Уже тогда он понял, что боль сама по себе, тем более – сильная боль, не может быть связана для него с удовольствием.
И потому, когда он увидел те особенные процедуры, которым, по общему согласию, подвергалась Лиза, это стало для него настоящим откровением, настоящим открытием. Это что-то всколыхнуло, и навсегда изменило в нем, изменив и его фантазии.
Он не смел попросить родителей отшлепать или выпороть его, но он стал мечтать о том, чтобы его отшлепала или выпорола девушка, которая бы согласилась сыграть для него роль Мамочки, а он бы сыграл для нее роль Непослушной Дочки.
До поры до времени эта мечта еще не проявлялась отчетливо для него самого, но пришел момент, когда она проявилась, и когда он понял, что он пропал.
Он понял, что не будет счастлив по-настоящему, пока не найдет вот такую девушку, вот такую Мамочку!..
6
Правда, какое-то время он размышлял над тем, чтобы поближе познакомиться с Лизой. Ведь она-то точно могла бы стать для него Мамочкой! А он бы, меняясь ролями, с удовольствием стал бы для нее Дочечкой! И, меняясь ролями, Папочкой. И Мамочкой тоже!
Но, наблюдая за Лизой в школе, видя ее во время прогулки с родителями в городском парке, он понимал, что никогда не сможет даже решиться на знакомство с ней, не говоря уже о том, чтобы поделиться с ней своими фантазиями.
Ведь Лиза была счастлива. Она была свободна, она была избавлена от всех тех страхов и условностей, которые жили в нем.
Ему сначала нужно было избавиться от своих условностей, от своих комплексов, и только потом, став свободным, идти знакомиться с Лизой.
Но как стать свободным?
Как освободиться от своих комплексов?
С чьей помощью?..
7
Все же он лелеял надежду на то, что когда-нибудь сможет быть рядом с Лизой.
Но однажды в парке он увидел, как Лиза прогуливается в компании со своими родителями, еще одной взрослой парой, и еще одним юношей, очевидно, сыном этой пары.