Очень плохая девочка

Ах, как это приятно, опять сказал себе Евгений, быть заботливо выпоротым своими собственными родителями! Как это приятно – одеть пышное детское платье, десяток нижних юбок и красивые панталончики только для того, чтоб позволить маме поднять платье, поднять нижние юбки и опустить панталончики, чтобы папа мог как следует выпороть тебя!.. Как следует для выражения взаимной любви и собственного проникновенного наслаждения.

«Хочу, хочу быть Торжественно Выпоротым папой и мамой!» - опять мысленно воскликнул Евгений. – «И не просто так выпоротым, а в образе девочки! В платье! В пышных панталонах! Чтобы снимать их, и лежать голой попой вверх! И пусть порют! Пусть порют!..»

4

Но в его семье телесные наказания не были приняты. Впрочем, какие же это наказания?.. Это телесные наслаждения! Для того, чтобы они были возможны, да еще на таком высоком духовном уровне, как это было в семье Лизы, надо отказаться от тех глупых предрассудков, ненужных страхов и табу, которых немало наложили на человеческие отношения всевозможные религиозные и философские системы, само понятие «наслаждение» тесно связавшие с понятиями «порок», «запрет», «грех» и прочими «ай-яй-яй».

Человек – не животное, управляемое инстинктами!

Человек не может и не должен жить без наслаждений!

Жизнь и так довольна коротка, и если еще и от чувственных наслаждений отказаться, то жить будет просто противно.

Так вот, да здравствуют наслаждения!

И более того – да здравствуют гармоничные наслаждения!

Поскольку там, где гармония, нет места низменным наслаждениям, связанным с болью и страданием и самого отдельно взятого человека, и всех тех людей, которые его окружают.

На этом и была основана та философская система, на которой, надо полагать, и была завязана вся система жизни, принятая в семье Лизы.

«Интересно, как у них все началось?..» - задумался Евгений на утро после первой увиденной им Торжественной Порки. И тут же, таинственным образом, через космическое Откровение, получил ответ на свой вопрос.

Он увидел дачные угодья Лизиных родителей, он увидел саму маленькую Лизу, бегающую между кустами роз голышом, в одной только панамке, он увидел, как она подбегает то к маме, то к папе, и они ласково шлепают ее, и она жмурится от удовольствия, прижимаясь к родителям. Он увидел, как Лиза растет, по-прежнему дома обходясь без какой-либо одежды, и растет чувственное взаимопонимание между нею и ее родителями, и однажды в порыве особенной ласки ее папа укладывает свою уже довольно большую девочку себе на колени голой попой вверх и шлепает несколько раз, и Лиза болтает ногами вовсе даже не от боли, страха или гнева, а от радости, пришедшей к ней от того, что ее понимают, и понимают очень хорошо.

И еще Евгений понял, что в этих трепетных отношениях и близко нет ничего того, что относится к понятию «инцест». Сложившаяся в семье Лизы гармония, отбросив массу глупых предрассудков и ненужных табу, сохраняла, тем не менее, главную основу, без которой гармония становится невозможной.

К сожалению для Евгения, гармония в его семье тоже была, но другого рода – при том, что у него с родителями были прекрасные отношения. Они сумели воспитать его так, что он и любил, и уважал их, и не столько боялся их самих, сколько боялся их огорчить или разочаровать чем-либо.

И, однако, родители Евгения считали, что между родителями и детьми всегда должна выдерживаться определенная дистанция, что нельзя открыто выражать свои чувства, что не стоит слишком много «нежничать» и «сюсюкать». То есть, так считал отец Евгения, который был воспитан именно так, и именно такой порядок завел в своей семье. Его жене пришлось с этим согласиться, и, соответственно, Евгений, не видя ничего другого от рождения, также считал их семейный порядок единственно возможным и самым что ни на есть правильным.

На самом же деле и мать Евгения, и его отец вполне обладали и нежностью, и чувственностью, и ощущением чего-то особенного в себе, вот только не могли они открыто выражать эту чувственность, и эту особенность.

Отец Евгения, будучи подростком и молодым человеком, иногда во время походов в магазин вдруг забредал как бы помимо своей воли в отдел женского белья и с преувеличенным вниманием принимался разглядывать все эти трусики, бюстгалтеры, ночнушки и прочие прелести, представляя в них самого себя, и думая об ощущениях, которые могли бы подарить ему эти нежные дамские тряпочки. И тут же он гнал от себя эти ощущения, и убегал из этого отдела со всех ног.