Очень приятно, Вила́ры

– Но это же очень опасно, – я была в шоке. – У тебя же может начаться меланома.

– Чё? Это называется, вообще-то, родинка!

– Я знаю, что это, но от родинок, которые отрезаны или оторваны, может быть болезнь – меланома.

– Да я вообще не могу понять, что это такое, – радостно сказал отец, наливая себе кофе.

– Это рак кожи.

– Ааа… Ничего страшного, даже если у меня он будет, мне пофиг.

На самом деле я понимала, что не стоит переживать за отца, ведь на нем все проходит, как на собаке, и проблемы из-за такого варварского удаления родинки точно были бы у меня, мамы, других людей, но никак не у него.

Встретил меня после учебы папа еще и с пластырем на лице из-за пореза во время бритья. Я сказала ему, что он будто с войны вернулся, но отец не оценил моей шутки.

Своей целой рукой батька никак не мог открыть двери в сени. Он засовывал ключ в скважину, вертел им, но замок не поддавался. Мне папа попробовать не давал. Через пять минут бесплодных попыток он глубокомысленно заявил:

– Я уверен, в дом пытались вломиться и сломали замок.

Я выхватила у него из рук ключ и с первой попытки открыла дверь.

Отец уязвился. Наверное поэтому он как всегда был всем недоволен. То я вещи сразу в шкаф не сложила, а оставила проветрить, потому что вспотела в жаркой машине, и он бубнил об этом три часа, то я опять посуду не так помыла.

Перед прогулкой батька решил показать мне свою родинку. Он отклеил пластырь:

– Смотри, какую я сам себе сделал операцию классную.

– Не надо, я не хочу это видеть, – я закрыла глаза рукой, представляя, какое там кровавое мясо от его «операции».

– Боже, ты даже не можешь посмотреть на рану! Ты полный ноль, что ты вообще можешь делать в этой жизни!

Да уж, логика – умри.

Мы пошли на ферму покупать творог. По дороге отец сказал:

– У меня, кстати, еще зуб болел, но я же разорен, а дантисты здесь дорогие, так я взял и сам его выдернул, – и он показал мне дырку между двумя зубами на верхней челюсти.

– Молодец, – я уже не удивлялась.

– Конечно, я же не такой идиот, как вы с матерью, по врачам ходить. Правда, у меня там еще и десна воспалилась, но ничего, недели через три сама пройдет.

– Если бы ты пошел к дантисту, с антибиотиками все прошло бы за три дня.

– Нет, не пойду я никуда. Таблетки это очень вредно и дорого, я против.

– Ну тогда осталось только подорожник приложить, как в Средние века.

– Вот тогда как раз и лечились правильно, – изрек батька.

Я потерла прыщик на лице. Папа глянул на меня и заявил:

– Не понимаю, от чего у тебя прыщи. Они уже должны были пройти.

– Вообще-то у твоих Анри и Мишеля в моем возрасте тоже были прыщи.

Анри и Мишель – папины внуки от старшей дочери. Я знаю, как они выглядят и как их зовут, хотя в жизни их не видела.

– А кто это вообще такие? – спросил отец.

– Это твои внуки.

– Ааа, а я забыл уже про них. Но это все равно не из нашего рода. Я знаю, все проблемы от того, что ты ешь эти ваши борщи на родине, вот у тебя и прыщи теперь.

– Так я борщ уже полгода не ела.

– Это неважно, он уже так глубоко въелся в твой организм, что теперь будет много лет давать последствия, – выдал умную мысль папа.

Раз мы заговорили о здоровье, я решила спросить про степень готовности моей медицинской страховки, карт виталь, как она тут называется. Отец подал на нее документы пару месяцев назад, но сделал все неправильно, и получение этой карты застопорилось.

– Слушай, а что на счет моей карт виталь?

– Карт щиталь? А что это?

– ВИТАЛЬ!

– Боже, как ужасно ты говоришь по-французски. Ну, ты есть в системе, у тебя уже готов номер страховки, так что ты можешь ею пользоваться. А карточку ты, наверное, никогда не получишь, не знаю, там у них что-то пошло не так.

– Так а как же пользоваться этой страховкой?

– Ее нужно пополнять, чтобы активировать, но у меня нет денег, и я этим заниматься не буду. Сама разбирайся, мне страховка нафиг не нужна, я вон всю жизнь сам лечусь, – и отец улыбнулся той частью рта, где не было зуба.

На ферме мы купили творог. Пока папа кормил свиней старым хлебом, я вертела в руках баночки и увидела, что срок годности творога закончился еще вчера.

Отряхивая руки, батька подошел ко мне.

– Смотри, у творога срок годности вчера закончился, такое нельзя продавать и покупать, пойди попроси, чтобы тебе на свежий обменяли.

Но у отца сказанное мной почему-то вызвало взрыв ярости.

– Да ты охренела! – заорал он на всю ферму. – Не хочешь – не ешь, я сам съем! Подумать только, тут один день, а она цирк устраивает!

Женщины, катавшиеся неподалеку на лошадях, остановились и внимательно на нас посмотрели.

– Но это же натуральный продукт, он очень быстро портится, – тихо, чтобы не привлечь еще больше зрителей, сказала я.

– Как ты меня задрала! – продолжал кричать папа. – Я для тебя все, разбиваюсь тут, а ей то не нравится, сё не нравится! Я тебя вообще кормить не буду, раз ты такая! Вообще оборзела!

Всю дорогу до дома отец говорил: