Очень смертельное оружие

Как ни странно, несмотря на предупреждение, касающееся Сианона, встреча с Луксаманом удивительным образом успокоила меня. Интуитивно я понимала, что слова в нашем диалоге не имели особого значения. Зловещий мастер боевых искусств вынудил меня подойти к нему, чтобы передать мне что-то еще, помимо предупреждения.

Как всегда в случае внесловесной и внелогической передачи информации, характерной для восточных эзотерических учений, важно было не то, что он сказал, а, скорее, то, чего он не сказал. Луксаман передал мне какое-то странное чувство, которое я пока не хотела осмысливать и расшифровывать. Это чувство было связано с Сианоном и с тем, что должно было произойти. Ради собственного спокойствия я предпочла подавить его и загнать поглубже в подсознание. К черту всю эту мистику! Чему быть – того не миновать. Надо просто быть осторожной, и тогда все закончится хорошо. По крайней мере хотелось бы в это верить.

Два охранника у входа внимательно сверяли приглашения со списком гостей. Девушка в красно-золотом наряде с поклоном протянула нам программу праздника в розовом переплете, украшенном изображением башни княжеского дворца и стилизованным изображением Гаруды.

«Карья Агунг Малигиа» было написано в заголовке. В скобках приводился перевод: «Княжеское жертвоприношение очищения».

– А почему Малигиа? – спросила я Сианона. – Разве праздник называется не Балигиа?

– Балигиа – балийское слово. На бахаса Индонесиа – официальном языке Индонезии оно звучит как Малигиа.

– Так эти Карангасемы князья или раджи?

– Они потомки правивших на Бали раджей. Князья или принцы – это европейский эквивалент титула.

– Господин Сукиебуси! Рад приветствовать вас!

Нам широко улыбался полноватый усатый индонезиец в белых полотняных одеждах и белой шапочке, напоминающей надетую поперек головы пилотку с забавными улиточными рожками и массивной золотой кокардой, изображающей вездесущую Гаруду.

– Принц Барингли. А это моя подруга, Ирина Волкова, писательница, – представил нас Сианон.

– В самом деле? – расплылся в улыбке принц. – И что же вы пишете? Стихи? Прозу?

– Прозу, – ответила я.

– Замечательно. Это просто замечательно. А я вот в молодости стихами баловался.

Везет же мне на поэтов!

– Всегда мечтала писать стихи, – соврала я. – Но для этого у меня, к сожалению, не хватало таланта.

– Если хотите, я могу почитать вам кое-что из моих произведений. Разумеется, если это вам интересно.

– Это огромная честь для меня, – с легкой растерянностью произнесла я, пытаясь угадать, на каком языке творит потомок Карангасемов, хотя, если честно, для меня не имело особого значения, будет ли это бахаса Индонесиа или балийский диалект.

Принц цепко подхватил меня под локоть и, оторвав от Сианона, поволок куда-то в толпу гостей.

Я недоуменно посмотрела на полицейского. Ляо лукаво улыбнулся мне, подмигнул и исчез в толпе.

– Карья сучи ча пти дхарма,
Ачинтийя Лока мокса карма…… —

вдохновенно декламировал Барингли.

Я с удовлетворением отметила, что благодаря юношескому увлечению эзотерическими учениями без особой подготовки понимаю индонезийский язык. Мне были известны целых три слова: мокса, карма и дхарма. Этого было достаточно, чтобы сообразить, о чем идет речь.

– В этом стихотворении я напоминаю о том, что спасение, избавление, освобождение состоят в соединении с абсолютным божеством, обитающим в Ачинтийя Лока, – пояснил принц.

– Я об этом уже догадалась, – глубокомысленно кивнула я. – Сразу чувствуется, что у вас настоящий талант. Как великолепно подобрана рифма «карма – дхарма». Звучит даже лучше, чем исконно русские «розы-морозы».

– Мо-ро-зы, – по складам повторил Барингли. – А что это такое?

Интересно, как объяснить балийцу, что такое морозы?

– Это основная причина, по которой я сбежала на Бали из Москвы, – вздохнула я. – У вас во дворце есть морозильник?

– Разумеется, и не один.

– Так вот, жить в Москве еще хуже, чем в морозильнике. В морозильнике по крайней мере не дует ветер и никогда не идет снег.

– Кажется, я понял, – кивнул принц. – Очень вам сочувствую. Я бы предпочел умереть и попасть на пару веков в нирайя-ад, чем провести жизнь в морозильнике.

– Надеюсь, что в своем следующем воплощении я окажусь немного ближе к экватору, – заметила я.

Мы миновали колоннаду, какую-то арку и наконец оказались наедине в увешанной коврами овальной комнате, в центре которой стояла кровать под большим балдахином. Я с подозрением посмотрела сначала на нее, а потом на толстенького жизнерадостного принца.

Усы вороньими крылышками взлетели над обнажившимися в широкой улыбке крепкими белоснежными зубами.

– Вам что-нибудь нужно? Я в полном вашем распоряжении.

– Вообще-то я хотела бы отыскать господина Сукиебуси. Мы пришли вместе, и как-то неудобно оставлять его надолго одного.

– Боюсь, что это невозможно. Господин Сукиебуси занят. Нам тоже пора заняться делом.

Каким еще делом? Я снова с подозрением взглянула на кровать.