Очень важная персона

И мальчишки, сунув одежду матерям, скрылись за соседней дверью, откуда доносились звуки ударов и японские выкрики.

В этот момент вошла Ирина с небольшим списком в руках.

— Авдеева Маша, Борисов Юра, Синицына Анжела, Копанцов Максим… — и она прочла еще с десяток фамилий. Шишкина среди них не было.

— Вот! — сказала Копанцова в восторге. — Куда теперь ставить пиаиино?

— Галина Андреевна! — Ирина подошла к Шишкиной. — Не нашла я у него слуха. Искала, искала — нету. Ну, нисколечко, абсолютно, поверьте мне…

— Жалко. Родя расстроится, — сухо сказала Галя, повернулась и пошла прочь.

Художник продолжал писать портрет.

В кабинете у Шишкина сидела теперь высокая старуха в очках.

— Вот они и говорят мне: продавай, мать, дом, будешь при нас жить. Я и продала, дура старая, а деньги им с Лапшиными девками переслала, а они теперь отрекаются, дескать, не получили.

— А может, эти Лапшины и не передавали ничего?

— Как не передавали! Племянницы они мне, девки совестливые. Дак я книжку видела сберегательную: все три тыщи как одну копеечку прикарманил, черт длинноносый!

— К прокурору надо идти. Эго подсудное дело… — мрачно сказал Шишкин.

— Батюшки мои, да нетто я с родной дочерью судиться буду? Срам-то какой! Нет, ты уж сам, родимый, разберись. Зачем ты тут поставленный? Тебе власть дадена — нас защищать, — упрямо сказала старуха.

Родион Михайлович поднялся и сказал старухе:

— Посиди тут, Матрена Ивановна.

И вышел. Старуха с подозрением посмотрела на художника.

В кабинет вошла секретарша, держа поднос с чаем и сахаром, поставила его перед старухой.

…Шишкин стоял в соседнем кабинете у своего заместителя Матвеева.

— Не советую тебе, Родион Михайлович, в это влезать. Семья, сам знаешь, — дело темное. Поди тут разбери, кто прав, кто виноват. А старуха и соврет — недорого возьмет. А не врет — на это органы юстиции есть. Это их дело, а не наше с тобой.

— Наше дело спокойно смотреть, как старого человека обирают? Не хочет она судиться, пойми! — Шишкин направился к двери.

Матвеев усмехнулся.

— Ты кто, Родион Михайлович, председатель райисполкома или всех скорбящих утешитель? В чем твоя работа?

— Чтоб людей не обижали — это тоже моя работа, — твердо ответил Шишкин. — И, может быть, самая главная…

Вернувшись в свой кабинет, Шишкин обнаружил там неожиданных гостей. Кроме художника и старухи, здесь сидели еще пять человек. Трое были хорошо одеты. Все улыбались.

— Люди из Рима! — радостно сообщил Петряков. — Вот, к нам в гости!

— Шишкин, — натянуто улыбаясь, протянул руку Шишкин. — Почему раньше не сообщили? — тихо спросил он завотделом культуры.

— Да они как снег на голову, — шепотом ответил Петряков. — На волков приехали охотиться.

— На волков?

— Джузеппе Гарди, — представил парень-переводчик молодого блондина. — Вице-президент фирмы «Везуччи».

Шишкин пожал руку вице-президенту.

— Франческо Пикколи. Депутат парламента.

Депутат был брюнет с хитрыми живыми глазками.

— Эдуардо Фарони. Мэр города Феминаморта.

Мэр оказался скромно одетым бородачом.

В это время в кабинет ворвалась Галина Шишкина.

— Родя! Вальку в музыкальную школу не приняли. Сказали, что слуха нет!

— Кто сказал?

— Твоя учительница!

— Супруга, — представил жену Шишкин.

Три итальянца по очереди поцеловали

Галине руку. Та опешила.

— Извини, Родя, — шепотом сказала она. — Я не знала…

— Дамы и господа! Друзья! Товарищи! — сказал Шишкин. — Мы, конечно, рады приветствовать на нашей родной земле представителей солнечной Италии!

Итальянцы заулыбались, когда переводчик перевел им этот текст.

— Они как — сыты?

Итальянцы покачали головами.

— Они с дороги, — объяснил переводчик.

— Понятно. Петряков! Займись гостями.

Я отлучусь. Ненадолго… Пойдем, Матрена Ивановна.

Надвинув кепку на лоб, Шишкин быстро шагал по главной улице райцентра.

— Зять-то дома?

— Дома, дома, — кивала Матрена Ивановна, еле поспевая за ним.

Свернули в переулок. Открыли калитку. Шишкин быстро взбежал по ступенькам, передвинул кепку на затылок, огляделся.

— Стой тут, Матрена Ивановна. И никого не пускай.

Старуха испуганно кивнула.

Шишкин вошел в дом. Сначала была тишина, потом раздался крик, звон посуды, шум. Потом опять наступила тишина.

Поправляя пиджак, Шишкин появился на крыльце. Надвинул снова кепку на лоб и направился к калитке. За ним выскочил испуганный, злой, тяжело дышащий зять.

— Мамаша! — сказал он. — Я пошутил! Ну, у меня ваши деньги. У меня! На сберкнижке лежат!

— Вот и отдай, — сказала старуха.

— Да отдам! Отдам! Куда я денусь! А вам, товарищ председатель, вообще-то руки распускать не положено! — осмелев, крикнул он вдогонку Шишкину.

Охота на волка была очень похожа на ту, которую прекрасно описал Лев Николаевич Толстой в «Войне и мире». Помните?

«Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю… Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко-красными островами посреди ярко-зеленых озимей… лисьи выводки начали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время.