Очередное важное дело

То, что теперь было ему доступно, это банальный суррогат домашней жизни. Даже и он будет малоубедителен, и все же Герц был намерен заставить его работать. Он надеялся, что почти абстрактной обстановки, почти знакомой женщины, чуткого внимания тех, кто должен следить за более грубыми атрибутами повседневной жизни, будет достаточно для того, чтобы образовался определенный жизненный уклад, в котором физическая сторона не должна слишком навязчиво выпирать. Они будут встречаться, чтобы погулять, поесть, старательно замаскировав свою изменившуюся внешность. Со временем эта вновь выстроенная жизнь сможет их убедить в своей подлинности. Сейчас ему хотелось доброты, мягкости, понимания, взаимности того рода, какая может установиться между двумя старыми знакомыми, которые из тактичности воздержатся от неприятных намеков на прежние отношения, поскольку фактически этих отношений никогда не было. Хотя он воспринимал Фанни как утраченную возлюбленную, на самом деле этим возлюбленным был он. Его прежние надежды и ожидания в конечном счете ни во что не вылились. Фанни была для него воплощением тех ожиданий, которые оказались просто поразительно живучи. Он не считал себя таким уж романтичным, но ведь и в самом деле он долгое время был верен этим отнюдь не успешным отношениям. Волна памяти и чувства настигала его при каждом повороте: почему бы иначе он решился на этот эксперимент? Благоразумие требовало, чтобы он воспринимал реальную Фанни, Фанни, с которой он должен был назавтра встретиться в Женеве, как незнакомку, как человека, к которому надо относиться с уважением, с учтивостью, но больше без страсти.

Ему не хотелось больше оживленных бесед, о которых он думал раньше. А хотелось ему улыбки, на которую он сам ответит улыбкой: это еще было возможно. Он позволит Фанни фантазировать сколько душе угодно, он будет тешить ее тщеславие, как только сможет, разрешит ей считать себя желанной, но только при условии, что в обмен она иногда будет снимать убогую маску светскости и одаривать его истинной нежностью, не за то, каким он когда-то был, не как скромного просителя, но за то, чем он был теперь, — человеком, которого мир пугает. Ради этой любящей улыбки он бы пересек любое расстояние. Он стремился теперь добраться до телефона, поговорить с нею и, если возможно, обнаружить в ее голосе след той слабости, которой он сам был теперь подвержен, когда стоял на тротуаре среди толпы, суеты, шума и пытался поймать такси, подняв тяжелую, словно налитую свинцом, руку. Громада города его угнетала. Ему вновь пригрезился Нион, каким он видел его тридцать лет назад, и образ этот показался таким ласковым, таким убаюкивающим. Конечно, с тех пор там все изменилось, как изменился он сам, но по-прежнему будет вид на озеро, и мягкий свет, и горы вдалеке. Несомненно, там он оправится от утомительных недомоганий, которые мучили его последние несколько месяцев, а если понадобится, передаст себя в руки патриархального швейцарского доктора. И возможно, Фанни, вопреки своему характеру, будет о нем заботиться. Он догадывался, что такая перспектива ей в голову не приходила. Но и он, в свою очередь, мог бы, вопреки ожиданиям, стать вспыльчивым, настаивать на том, чтобы соблюдался его режим, вылепил бы из нее бдительного опекуна. Такая перспектива его тоже не устраивала. Но если бы они смогли так усовершенствовать свое поведение или свою актерскую игру, чтобы каждый приносил удовольствие другому, Герц счел бы это большим достижением.

Он принял во внимание ее грусть и признание в том, что она была несчастлива в прошлом. Мирские блага, которыми он был готов ее обеспечить, не смогут изменить ее взгляд на себя как на женщину, которая никогда не знала любви. Он мог попытаться восстановить ее гордость, которой нужно было лишь дать опору. Ему придется полагаться на остатки ее самоуверенности. Возможно, хотя вряд ли, она за прошедшие годы нажила немного мудрости, чтобы не судить его строго. Он жаждал теперь такой снисходительности, как когда-то жаждал любви. В тряском такси он положил под язык таблетку и подождал, пока в голове не прояснится. Ему нужно было все упаковать, позвонить Бернарду Саймондсу, пообщаться с Софи и Мэтью и пожелать им всего хорошего. Все это, однако, было на втором месте после жгучего желания дозвониться Фанни, узнать, как у нее настроение, удостовериться, что она тоже переживает.