Ему стало жаль, что он не взял с собой книгу; в следующий раз надо будет взять обязательно. Но его мысли были настолько захватывающими и нерадостными, что на ход их ничто не могло повлиять. Он напомнил себе, что дома его ждет сборник рассказов Томаса Манна: старомодное чтение, но именно такое ему нравилось в последнее время. И еще надо было зайти в аптеку. Он со вздохом встал, хотя ему вовсе не хотелось вновь оставаться одному. Мужчина с газетой поднял голову и кивнул.
— Приятно было познакомиться, — сказал Герц, найдя подходящую формулу для того, чтобы уйти. — Приятного вечера.
— И вам, — сказал мужчина удивленно. Никаких дальнейших встреч не подразумевалось.
Медленно, неохотно он поплелся домой. Кирпичные фасады Чилтерн-стрит пылали в последних лучах солнца. Герц устал, хотя за весь день ничего не сделал. Ему хотелось отложить мысли о таблетках и других закупках и тихо провести полчаса с Томасом Манном. Дома он приготовил чай, нашел печенье, зная, что надо о себе заботиться и есть больше. «Инцидент», как он называл теперь это про себя, повторился еще раз, но хуже, чем недомогание, было мрачное воспоминание о том, как его прихватило посреди улицы, и именно в этот момент случайно подъехало такси, и еще мучила мысль, что, не появись оно, возможно, он бы не добрался до дома. Все это печально перекликалось с рассказом Томаса Манна, который он читал накануне, где бедный сумасшедший, шатаясь, бредет на кладбище к родным для него могилам, веселя прохожих, которые видят его окончательный крах и вызывают санитарную машину. Финал рассказа открытый, хотя читателю ясно, что судьба несчастного предрешена.
Это был очень грустный, и больше чем грустный — тревожный рассказ, хоть и всего-то длиной в несколько страниц. Собственно, все рассказы были грустными или тревожными, и было трудно различить за ними искусство. Они подавляли своей властью. Не стоило читать в этот вечер дальше, тем более что страх, которым веяло от страниц, слишком живо давал о себе знать. Герц понял, что сейчас он очень уязвим, и попытался восстановить гнев, который испытал в кабинете врача, но не смог. Он сознавал, что консультация не принесла никакой пользы; хуже того, она ранила его гордость. Никакого реального вреда ему не причинили, но он знал, что больше туда не пойдет. Что бы ни происходило с ним дальше, он должен будет справляться самостоятельно. Вот что стояло за всеми прочими мыслями.
Он допил чай и с решительным видом отнес рецепт провизору.
— Стоит их вообще пить? — спросил он, получив пачки таблеток.
— Да я и сам их принимаю. Многие их пьют.
Этого ему было достаточно. Если он един с другими людьми, никакого вреда таблетки ему не причинят. Он снова повернул домой, чуть прихрамывая от усталости, и вдруг очень захотел в постель. Но лечь спать означало сдаться. Кроме того, его больше не поддерживали сны, которые становились в последнее время все более угрожающими. Прошлое вновь пробивалось в его сознание, и все памятные ему лица — мертвых или отсутствующих, это не имело значения — возвращались к нему привидениями. Они погрязли в своих собственных заботах, перестали о нем думать, оставили его доживать свое в одиночестве. И все же он страстно желал возвращения любви, поскольку ему казалось, что он остался ей верен. От начала и до конца он был влюбленным, и все же любовь его предала. Он боялся оказаться лицом к лицу с этой мыслью в долгую бессонную ночь.
Герц решительно включил телевизор, посмотрел передачу о садоводстве, передачу о кулинарии, сериал о полицейских и другой — о пожарных. Это возымело действие: теперь он вернулся в настоящее. Он с облегчением выключил телевизор, не торопясь принял ванну и благодарно нырнул в постель. Сон придет к нему рано или поздно, и какую бы информацию он ни содержал, ее нужно будет рассмотреть рационально, без жалости к себе, и только тогда, когда забрезжит простой и обыкновенный день.
8