Очерк догматики. Лекции, прочитанные в Университете Бонна в летний семестр 1946 года

В то же время дело не обстоит таким образом, что завет между Богом и человеком является чем‐то вторичным, дополнительным, союз столь же давен, как и само творение. Поскольку начинается бытие сотворенного, начинается и действие Бога с человеком. Ведь все, что есть, поcкольку сориентировано на человека, показывает намерение Бога в отношении его действия, которое затем проявляется в союзе с Иисусом Христом. Таким образом, завет не только столь же давен, как и творение, он более давен, чем оно. Прежде чем появился мир, прежде чем были небо и земля, было решение, установление Бога относительно той общности между Ним и человеком, ставшей непостижимо истинной и действительной в Иисусе Христе. И когда мы вопрошаем о смысле человеческого бытия и сотворенного бытия вообще, то должны помнить о данном союзе между Богом и человеком.

Оглядываясь на это сжатое описание творения — неба и земли и человека как границы между ними, — мы вправе сказать сейчас, не будучи чрезмерно отважными и не впадая в спекуляции, что небо и земля соотносятся так же, как Бог и человек в завете, так что уже само существование творения, как такового, есть один большой signum воли Бога. Встреча и совместимость верха и низа, постижимого и непостижимого, бесконечного и ограниченного — во всех случаях мы ведем речь о сотворенном. Все — это еще мир. Поскольку, однако, внутри этого мира верх и низ действительны и противостоят друг другу, поскольку в каждом нашем вздохе, в каждой нашей мысли, в каждом значительном и мелком опыте нашей человеческой жизни небо и земля находятся рядом друг с другом, приветствуют друг друга, притягивают и отталкивают друг друга и всё остаются вместе, мы в своем существовании, Творцом которого является Бог, есть знак и указание, есть возвещение того, что должно произойти в сотворенном бытии и с сотворенным бытием, возвещение встречи, совместности, общности, а в Иисусе Христе и единства Творца и творения.

Лекция 10 Иисус Христос

Предмет христианской веры в своей сердцевине есть слово деяния, в котором Бог в Иисусе Христе отвечно пожелал стать человеком ради нас, стал во времени человеком ради нас и отвечно есть и будет человеком ради нас. Такое деяние Сына Бога включает в себя деяние Отца в качестве предпосылки и деяние Святого Духа в качестве следствия.

В данной лекции мы вступаем в великое средоточие христианского символа, которое уже в самом тексте выделяется особой тщательностью разработки и образует сердцевину целого не только внешним образом. Уже во вводном тезисе к этой лекции, когда мы вели речь о вере, и ранее, когда мы говорили о Боге‐Отце, всемогущем, Творце неба и земли, мы не могли избежать соотнесения с этой сердцевиной.

Мы не могли бы обстоятельно истолковать первое положение символа, не предвосхищая постоянно второе и объясняя первое, исходя из него. Второе положение не только следует за первым и предшествует третьему, оно есть источник, проливающий свет на оба другие. Возможно и исторически показать, что христианский символ возник из более короткой и, вероятно, совсем краткой первоначальной формы, которая содержала то, что мы исповедуем сегодня во втором положении.

Предполагают, что первоначальный христианский символ состоял всего из трех слов: «Господь (есть) Иисус Христос», к которым лишь затем были добавлены первое и третье положения. Этот исторический процесс не носил произвольного характера. В содержательном плане важно знать, что второе положение в историческом плане является источником первого. Христианин — это тот, кто исповедует Христа. А христианское вероисповедание есть исповедание Иисуса Христа как Господа.

Исходя из такой сердцевины христианского символа, все, что он говорит о Боге‐Отце и о Боге‐Святом Духе, следует понимать как дополняющие высказывания. Когда христианские теологи стремились разработать теологию Бога абстрактным и непосредственным образом, то всегда впадали в заблуждение, даже если при этом они думали и говорили о Боге с огромным благоговением. Это же происходило и тогда, когда теологи желали перенести центр тяжести на теологию третьего положения, на теологию Духа, на теологию переживания в противовес теологии великого Бога, предстающего в первом положении.

И в этом случае они впадали в заблуждение. Возможно, всю современную теологию, в той мере, в какой тон ей задал Шлейермахер, можно и нужно понимать таким образом, что теология, подготовленная рядом процессов в XVII и XVIII столетиях, стала односторонней теологией третьего положения, полагая возможным заниматься лишь Святым Духом. При этом не думали о том, что в третьем положении речь идет лишь об экспликации второго, об объяснении того, что Иисус Христос, наш Господь, значит для нас, людей.