Очерк догматики. Лекции, прочитанные в Университете Бонна в летний семестр 1946 года

Когда мы произносим имя Иисуса Христа, то говорим не о какой‐то идее. Имя Иисуса Христа — это не прозрачная оболочка, сквозь которую мы созерцаем нечто более возвышенное. Платонизму здесь нет места! Дело в самом этом имени и в этом звании, дело в этой личности. Речь не идет о какой‐то случайной личности, о какой‐то «случайной исторической действительности» в смысле Лессинга. «Случайный» исторический факт и есть вечная истина разума. И это имя — Иисус Христос не служит обозначением какого‐либо результата человеческой истории. Это всегда была человеческая придумка, когда стремились показать, что вся человеческая история находит в Иисусе Христе словокульминацию. Этого нельзя сказать об истории Израиля, не говоря уже о всемирной истории. Конечно, оглядываясь назад, мы можем и должны сказать: здесь история обрела свое исполнение. Но в истине, которая с точки зрения всех результатов истории является совершенно новой и отталкивающей! Для греков глупость, для иудеев — скандал! И потому имя Иисуса Христа не является результатом какого‐то человеческого полагания: продуктом той или иной человеческой потребности, фигурой избавителя и спасителя, которую можно было бы объяснить и вывести из человеческой вины. И это человек не в состоянии познать сам по себе, не в состоянии понять, что является грешником. Такое знание является скорее следствием знания об Иисусе Христе: благодаря его свету мы видим свет, а в этом свете — свое собственное затмение. Благодаря знанию Иисуса Христа существует все, что заслуживает называться знанием в христианском смысле. И исходя из первого положения, речь идет о чем‐то совершенно новом, когда мы говорим: веруем в Иисуса Христа. Первое положение исповедует Бога‐Творца неба и земли, вечного Бога в его возвышенности и сокрытости, в его непостижимости, превосходящей непостижимость небесной действительности. А во втором положении узнается нечто кажущееся противоречивым, во всяком случае, нечто совершенно новое, что и проясняет и иллюстрирует возвышенность и непостижимость Бога. Непостижимость того Бога, каким Он предстает в первом положении и одновременно ставит нас перед неслыханной загадкой: у Бога есть Образ. Звучит имя, на месте Бога перед нами предстает человек. Всемогущий кажется вовсе не всемогущим.

Мы слышали о вечности и вездесущности Бога. А сейчас мы слышим о здесь и сейчас, о каком‐то происшествии на небольшом отрезке внутри человеческой истории, о какой‐то истории в начале нашего летосчисления, в определенном месте нашей земли. Мы слышали в первом положении о Боге‐Отце, а сейчас из божественного единства выступает сам Бог в образе Сына. И Бог есть этот Другой в Боге и из Бога. Первое положение описывает Творца, который, как таковой, отличается от всего, а также описывает творение как совокупность всего бытия, отличного от бытия Бога, а сейчас во втором положении говорится: сам творец стал творением. Он, вечный Бог, стал не творением в его целокупности, а каким‐то сотворенным созданием.

«Который отвечно пожелал стать человеком ради нас, стал во времени человеком ради нас и отвечно есть и будет человеком ради нас» — вот Иисус Христос. Я уже упоминал однажды имя английской романистки Дороти Сейерс, обратившейся недавно с огромным интересом к теологии. В небольшой работе она привлекла внимание к тому, насколько неслыханным, поразительным, насколько «интересным» является это сообщение: Бог стал человеком. Представьте себе, что однажды такое сообщение появилось бы в газете. Это действительно сенсационное сообщение, более сенсационное, чем всякое другое. А ведь таково центральное содержание христианства, бесконечно озадачивающее, небывалое и неповторимое.

Во все времена существовали какие‐то комбинации этих двух понятий — «Бог» и «человек». Мифологии не чуждо представление о воплощении. Христианская весть отличается от этого представления тем, что все мифы в своей основе являются всего лишь изложением определенной идеи, определенной общей истины. Миф обращается вокруг отношения дня и ночи, зимы и весны, смерти и жизни, он всегда ориентирован на какую‐то вневременную реальность. Весть об Иисусе Христе не имеет ничего общего с таким мифом, она отличается от него уже формально в силу того, что является своеобразной исторической концепцией: ведь об известном историческом человеке говорится, что все это произошло с его существованием, что Бог стал человеком, что бытие этого человека было таким образом тождественно с бытием Бога.