Очерк догматики. Лекции, прочитанные в Университете Бонна в летний семестр 1946 года

Христианская весть является в полной мере и исторической вестью. И лишь когда все это — вечность и вместе с тем время, Бог и в то же время человек — сведено воедино, лишь тогда постигается то, что говорит имя Иисуса Христа. Иисус Христос есть действительность союза между Богом и человеком. Лишь глядя на Иисуса Христа, мы получаем возможность говорить в духе первого положения о Боге в вышних, поскольку мы узнаем о человеке в союзе с этим Богом: в его конкретном облике как человека. И когда мы в третьем положении символа говорим и слышим о Боге в человеке, о Боге, который действует с нами и в нас, то само по себе это могло бы быть какой‐то идеологией, описанием человеческого энтузиазма, преувеличенным представлением о значении внутренней жизни человека с ее движениями и ее переживаниями, могло бы быть проекцией происходящего в нас, в людях, на высоту воображаемого божества, которое называют Святым Духом. Когда же мы соотносимся с тем союзом, который Бог действительно заключил с нами, людьми, то убеждаемся, что дело обстоит не так, как было только что описано.

Бог в вышних действительно близок нам, людям в глубинах. Бог присутствует. Мы можем с уверенностью говорить о действительности Святого Духа, в свете этого завета между Богом и человеком, где Бог стал человеком, в этом одном Человеке приобрел действительность для всех остальных.

«Бог стал Человеком ради тебя, человек, Божье дитя соединилось с тобой». Эту рождественскую истину я попытался описать в трех аспектах. Исходить мы должны из исторической действительности и времени. У нашего времени есть историческое средоточие, посредством которого его и следует понимать, посредством которого оно со всеми своими противоречиями, со всеми своими высями и глубинами и соотносится с Богом. Это произошло в средоточии времени — Бог стал человеком ради нас. Подчеркивая одноразовость этого события, мы должны осмыслить, что это не было случайностью, это не было каким‐то историческим событием наряду с другими. Это было то событие, которое было угодно Богу извечно.

Здесь второе положение символа вновь обращается к первому, здесь соединяются творение и искупление. Исходя из этого, следует сказать, что и само творение, само извечное существование Бога до всякого мира нельзя помыслить вне связи с его волей, как она исполнена и открыта во времени. У вечной воли Бога такой облик. От века не было иного Бога, кроме того, чья воля была явлена в таком деянии и в таком Слове.

Не считайте все это каким‐то спекулятивным размышлением. Весть Христа не является определенной истиной наряду с другими. Это единственная, уникальная истина. И, размышляя о Боге, мы сразу же должны подумать об имени Иисуса Христа. «И который отвечно есть и будет человеком ради нас». Истина союза, единство Бога и человека, не является (вследствие того, что это историческая истина, ставшая в определенном месте и в определенное время действительностью) истиной преходящей. Иисус Христос есть Царь, царству которого нет конца. «Как ты был до всякого времени, так и останешься вечно».

И предстоим мы Богу. Бог, и именно в Иисусе Христе, окружает нас «со всех сторон». От этого нельзя уклониться. Но при этом мы и не проваливаемся в ничто. Произнося имя Иисуса Христа, мы ступаем на путь. «Я есть путь, истина и жизнь». Это путь через время, средоточием которого является Он сам, и у этого пути есть исток, не пребывающий во мраке. Этот путь не идет из тьмы, его исток соответствует самому пути. И путь ведет навстречу цели, которая также не пребывает во мраке. Ведь будущее носит это имя — Иисус Христос. Он есть тот, кто был, и кто есть, и кто грядет, как сказано в конце второго положения вероисповедания: «Он и придет … судить живых и мертвых». Он есть альфа и омега, начало и конец, а также средоточие, а также путь. Мы поддерживаемы со всех сторон и даже оберегаемы, когда в духе символа веры произносим имя Иисуса Христа.

И все это «ради нас». Этого нельзя замалчивать. В этом союзе, в этом откровении мы не имеем дела с каким‐то противостоящим нашему существованию интересным и примечательным чудом и тайной, хотя все это и есть чудо и тайна. Мы ничего здесь не поняли бы, если бы восприняли все это как предмет чисто интеллектуального созерцания. Просто гносис был бы — даже если мы используем для оправдания своих воззрений весь Новый Завет — медью звенящей и колоколом звонящим.

Меланхтон был прав в своих словах (Loci, 1521), которыми в более поздней теологии столь часто злоупотребляли: «Hoc est Christum cognoscere — beneficia Christi congnoscere». Злоупотребление этими словами, которым в особенной мере грешили в школе Ритчля, состояло в том, что ничего не хотели более ведать о высокой тайне воплощения и стремились говорить о Христе только как о существе, от которого проистекают различные благодеяния для человека, представляющие для него определенную «ценность». Нельзя in abstracto говорить о beneficia Christi. В то же время следует в действительности познать его beneficia для того, чтобы познать Его.