Очерк французской политической поэзии XIX в.

Образ современной Франции, страны властвующих воров и преуспевающих уродов, Моро дополняет песней «Г-н Пайяр» (т. е. «Г-н Развратник»), где создан яркий типический образ нового угнетателя народной бедноты — помещика, но уже не дворянина, а буржуа или разбогатевшего кулака. Упоенный своей властью и богатством, он превосходит былого феодала в мелочной жестокости, насилуя женщину, укравшую в его владениях яблоко или орех, насилуя другую несчастную, которую нужда погнала просить у него хлеб, насилуя молодую мать у колыбели ее младенца. Он — местный владыка, ему сходит с рук все, а похоронят его с пышными почестями, ибо «как в бордели, так и в церкви он купит все за свои деньги». Моро новаторски создал в лице г-на Пайяра (как и в сатире «Жану-парижанину») образ буржуазного угнетателя народа; это был немалый шаг вперед сравнительно с беранжеровским Трестальоном, типизировавшим лишь неистовства политической реакции, белого террора.

Многое множество неправды и зла видел на земле Моро, и высоко должно быть оценено то, что он успел написать, вернее, то, что до нас дошло (многое не сохранилось, а авторство тех стихотворений, которые он в последние годы жизни вынужден был печатать без подписи в «Шаривари», до сих пор не установлено). И никогда не следует забывать, что Моро погиб всего в 28 лет, сознательно ускорив свой жизненный конец[26] и как поэт еще полностью не определился (не забудем, что свой первый сборник песен Беранже издал в возрасте 35 лет, а его двухтомник «Песни», принесший ему славу, — лишь шестью годами позже).

Эжезипп Моро был не только политическим поэтом. Он оставил ряд пленяюще грустных элегий, таких, как «Вульзи», где нежно воспета природа окрестностей Провена, или «К моим песням», где он прощался с жизнью. Среди его песен, полных грациозного изящества, выделяются светлая, радостная песенка «Ферма и фермерша», полуироническая, полупечальная песня «Медору», где поэт позавидовал бездомной прежде собаке, которую теперь холят и ежедневно кормят, грустная песня «Птица, которую я ожидаю» или насмешливая «Ответ на приглашение». Но как часто сбивался он в этих песнях, например в «Колоколах» (песня, которую особенно почитал Ж. -Б. Клеман) или в «Крестинах», на свой обычный тон — и именно потому, что не был «в сущности только элегиком», как утверждают французские историки литературы. Воспевая, например, в «Крестинах» новорожденного ребенка привратницы, поэт знает, что ничего не «унаследует» этот мальчик, кроме царства небесного, зато в жизни

Ты — пушечное мясо в страшных войнах,
Ты угодишь и в госпиталь под нож.
От пыток голода, от жажды знойной
Ты на своей соломе не заснешь.
Страданье стало для тебя законом:
Ведь ты — народ!

Пер. М. Замаховской