Очерк французской политической поэзии XIX в.

Я видел в цирке льва: разверз он с жаждой крови
Пред укротителем пещеру смерти — пасть.
Но голову в нее смельчак решался класть.
Покоилась она в багряном том алькове.

Я видел в обществе: с клыками наготове

Сенатор и богач, льву рыжему под масть,
Но в белом галстуке, рычал: «Усилим власть!»,
Крутыми мерами грозя при каждом слове.

Чтоб сохранить страну и веру старины

И собственность спасти, мы бунтарей должны
Стереть с лица земли!» — свирепствовал оратор.
Вот кровожадный зверь!

И ты, молва, права,

Что можно приручить пантеру, тигра, льва,
Не приручается лишь старый консерватор.

Пер. А. Гатова

Зарубежные враги великого пролетарского поэта — а их множество — не устают твердить, что его поэмы и сонеты схематичны, абстрактны, что это но более как зарифмованная публицистика. Что делать, этим поклонникам той «чистой поэзии»), которую Маяковский иронически именовал «сконапель ля поэзия», всегда будет не нравиться у него решительно все, и спорить с ними — бесполезная трата времени.

* * *

Возвратись на родину осенью 1880 г., Эжен Потье не замедлил стать членом рабочей партии, основанной во Франции в 1879 г. После раскола партии в 1882 г. на революционную («гедисты») и реформистскую («поссибилисты») группировки поэт остался сторонником гедистов, учеников Маркса.

Нищим и больным стариком был теперь Потье. Последние семь лет его жизни прошли в отчаянной борьбе за кусок хлеба. Как жалел он, что отказался от отцовского ремесла, которое сохранило бы ему надежный заработок! Основать новую художественную мастерскую поэт тоже не мог: требовались большие средства. В довершение всех бед его разбил паралич. Поэт мог теперь только писать стихи. Это была единственная его возможность служить делу пролетарской революции и единственная надежда хоть на самых! ничтожный заработок…

Капиталистический строй никогда еще не имел в поэзии более проницательного и непримиримого врага. Потье твердил о буржуазном обществе как об отвратительном людоеде, как об ожившем чудовищном божестве древности, в раскаленную утробу которого падают все новые и новые человеческие жертвы — измученные труженики («Молох-Ваал»). Могущество и богатство капитализма, пишет поэт, создано трудом, муками и кровью его изнуренных рабов, но механизм эксплуатации ни на минуту не прекращает свою людоедскую практику, высасывая последние их силы:

Обкраден шар земной.
Измучен род людской.
Орудует над ними
С насосом воровство,
И Собственность — его
Грабительское имя.

Пер. А. Гатова

Как презирает и ненавидит поэт врагов трудового народа — всех этих капиталистов, банкиров, акционеров, фабрикантов, всякого рода буржуазных стяжателей и тунеядствующих рантье! По интеллектуальному уровню он уподобляет их свиньям (песня «Корыто», посвященная Ж.-Б. Клеману), и ему мерзко видеть, как торжествуют они в своем хищническом самодовольстве («Великий крах», «Забастовка»), в своей политической реакционности («Консерватор», «Политикан»).

В своих песнях и сонетах Потье создал целую сатирическую галерею таких сторожевых псов буржуазного строя. Вот образ продажного депутата («На нашей шее»). Вот нахальный и трусливый министр Третьей республики («Господин Ларбен»). Вот клерикалы, судьи, журналисты, полицейские, раззолоченный генералитет («Долой!», «Святая троица», «Мишени», «Декларация» и др.). Поэт насмешливо призывает своих народных читателей стрелять в тире по таким мишеням, как банкиры и их холопы, — пока не придет пора пустить ружья в ход по-настоящему.

Реализм Потье отображает теперь общественную жизнь в постоянном ее движении, в ходе ее исторического развития. Поэт с удовлетворением сознает, что конец капиталистической системы неизбежен, а все теперешние хозяева жизни — фабриканты, биржевики и жандармы — станут со временем только музейными экспонатами, столь же диковинными, как допотопные чудовища («Вымершие типы»).

Вот почему Эжен Потье умеет остро улавливать в Настоящем те явления, которых еще не замечают другие его современники, тоже враги капитализма, но считающие его слишком могучим и непобедимым. Нет, поэту уже ясно, что в цитадели этого врага немало трещин, что настроениям капиталистов нередко присуща неуверенность, а порою и страх.