Очерк и публицистика

Восстание же, а по сути — выпрямление народа, выход его из согбенного, то есть гибельного состояния — это единственно возможный для русских способ избежать гибели. Таковы законы национальной жизни, подсказанные нам родным языком.

Как последовательны были всегда русские в исполнении этих алгоритмов, заложенных нашими предками в языковом наследстве. И как страшен был их гнев в пылу национального восстания. Приведу лишь один факт из истории восстания тамбовских крестьян в 20-х годах прошлого века. Тогда отряд китайцев во главе с командиром-евреем внезапно нагрянул в одно большое село, созвав народ на общий сход. Командир убедил русских мужиков, что новая власть готова предоставить им самоуправление, пусть только для этого выберут лучших, самых уважаемых односельчан. Мужики и выбрали с десяток лучших. Их немедленно отвели к стене сельской церкви и расстреляли. Первыми тогда возгневались бабы, они с голыми руками кинулись на китайцев. А следом восстали мужики, в ход пошли орудия мирного сельскохозяйственного труда — топоры, косы, вилы и пилы. Китайцев порубали на куски, а еврея-комиссара взвалили на козлы и живьем перепилили пополам двуручной пилой. Я цитирую публикацию документов из журнала «Вопросы истории». О чем говорят эти документы? О том, что русский народ — хороший, добрый, терпеливый народ, но у его терпения есть черта. Наше терпение можно назвать даже адским, потому что зачастую муки, переносимые народом, превосходят муки ада. Но за этой чертой русские отказывают обидчику в прощении.

Для того чтобы понять, за какую черту в отношении русских нельзя переступать никому, нужно знать, что исконно означает слово прощение. Сегодня ошибочно принято считать, что прощение по-русски — это забвение обид, нанесенных ближними и врагами твоими.

Так, в русской христианской традиции принято просить Бога оставить, отпустить грехи (здесь отражен древнееврейский обычай отпускать в пустыню козла — козла отпущения, возложив на него все прегрешения еврейского народа за год — национально чуждое нам представление о том, что можно взвалить свою вину на кого-то другого, обвинив его во всем плохом, что мы сотворили сами). А еще чисто по-русски у нас принято молить Господа простить грехи.

Само слово простить восходит к прилагательному простой, то есть прямой, правильный. В русском языке это значение сохранилось в выражении простой путь, что значит — прямой, правильный путь.

В Евангелии сказано: Да будет око твое просто — призыв к тому, чтобы взгляд был прям, без кривизны, правдивый. На Литургии возглашают: Премудрость, прости. Услышим Святаго Евангелия чтение. Это означает: при слушании Премудрости будьте прямы, то есть примите Св. Писание без искажений.

Все эти употребления слова простой были возможны потому, что простить исконно означало выпрямить, исправить. И это подсознательно понимает каждый ребенок, который, провинившись, говорит матери: мама, прости, я больше не буду. Когда мы просим прощения у ближнего, когда взываем — прости, мы тем самым обещаем исправиться и обязаны исполнить обещание, ведь закон русской жизни: «сказано — сделано».

И конечно, русский народ понимал прощение грехов именно как исправление грешника, а прощение обид — как исправление обидчика. В этом, пожалуй, наша национальная особенность в отношении к собственным грехам и к нанесенным нам чужаками обидам. Там, где другие народы, каясь, оставляют свои грехи в стороне от себя или возлагают свои грехи на каких-нибудь козлов отпущения, мы, русские, клятвенно обещаем исправиться. В силу законов родного языка мы имеем также и волевое стремление прощать обиды другим, то есть исправлять их, искореняя зло на земле.

Именно в исконном смысле слова прощать кроется ключ к той самой черте долготерпения русского народа. Мы сначала авансом прощаем обидчика, мы прощаем преступника, при этом подсознательно будучи убежденными, что в результате нашего прощения наш обидчик или преступник должен исправиться, должен восстановить справедливость по отношению к нам, должен загладить обиды и покаяться — делом покаяться в своих преступлениях перед нами.

Но если этого не происходит, если обидчик не желает отступать и наглеет с каждым днем все больше, — русские начинают исправлять его сами. Ведь он же непременно, с нашей языковой точки зрения, требует прощения. Если не хочет исправляться сам, мы его исправим и тогда с легким сердцем простим. Окончательно. Как тамбовские крестьяне.

Сколько таких частных актов русского прощения накопилось уже в наши дни! Кондопога, Харагун, Ставрополь, Сагра… Предупреждаем же каждый раз наших обидчиков в трагические эпохи русской истории — мы, русские, вас простим, но вам же будет лучше, если исправитесь сами.

Миф о русской смиренности