Очерки

— Да, ты прав. Впрочем, я от многих это слышал.

— Вот-вот, это же сразу видно.

«Займусь когда-нибудь этим делом непременно», — думал Тревитик.

Он чувствовал, что стоит на правильном пути. Но пылкий изобретательный ум уж соблазнял его другой мыслью: Тревитик уж думал о землечерпательной машине, он на время охладел к паровозу.

«Да, да, — думал он, — тут надо как-нибудь устроить больше сцепления между колесами и рельсами».

Не один Тревитик — все почему-то верили, что паровоз непременно будет скользить по гладким рельсам. Так думал и англичанин Бленкинсон.

О! он заставит паровоз ходить не поскальзываясь.

Новый паровоз

Бленкинсон построил новый паровоз.

Это был тот же паровоз Тревитика, на четырех колесах. Но эти колеса свободно катились, как у вагона: шестерни их не задевали; нет, шестерни вертели теперь новое, пятое колесо. Оно было с зубцами и цеплялось за зубчатый рельс, за чугунную гребенку, которая шла вдоль всего пути.

— Вот он, сапог с гвоздями, — говорил Бленкинсон, указывая на пятое колесо.

Это колесо и вертел паровоз своими шатунами, налегая на шестеренки.

— Теперь уж не скользнет! — радовался Бленкинсон.

«Я ведь и не скользил, — думал прежний паровоз, — может, я и десять вагонов потянул бы. Рельсы проклятые, неловкие, вот в чем все дело — до сих пор колеса ноют».

И он смотрел, как его сын, новый паровоз, царапался по зубчатому рельсу, как рак на суше. Он дулся, тужился и скреб своими зубцами. А рельсы по-прежнему лопались, подгибались, зубцы заедали, тарахтели. Хозяин злился, огорчался. Заставлял чинить насыпь, подкреплять рельсы.

И наконец плюнул на всю затею, — никто не хотел больше возиться, раз ничего не выходит, и снова лошади впряглись в вагоны, защелкали кнуты, загукали погонщики, и все пошло в копях по-старому.

— Давно бы так, — говорили старики рабочие, — а то сколько шуму, сколько рельсов зря поковеркали… Эх, инженеры!

Но все-таки развелись в копях зубчатые паровозы и с грехом пополам, через силу, с натугой царапались по рельсам. Рабочие проклинали паровоз, издевались и не называли иначе, как чертом. А он старался изо всех сил, его трясло, он болел, его поправляли с проклятиями и руганью.

— В починке, черт окаянный, больше, чем в работе, одна возня с ним. Слетел бы раз к дьяволу с насыпи, чтоб уж сразу вдребезги, — ворчали рабочие.

А паровоз старался; он знал, что не он виноват в этом мучительном устройстве, он сам ненавидел зубцы и это зубчатое колесо. Оно вечно грохотало и болело. Паровоз мучился, но терпел. «Упорство! Терпение и упорство!» — повторял он слова деда.

Джордж Стефенсон

Но паровоз не знал, что на соседних копях механик-самоучка из чумазых шахтеров сидел и думал, как спасти, как выручить паровоз. Этот рабочий, Джордж Стефенсон, делал маленькие паровозики, игрушечные рельсы и пробовал.

— Смотри, смотри, Роберт, — говорил он своему сынишке, — ведь тащит! А ну, положи еще вон ту гайку на вагон.

Маленький паровоз бегал по полу по рельсам, по гладким рельсам без всяких зубцов и насечек и волочил за собой груженые вагончики.

— А ну, давай, нагрузим еще! — говорил Стефенсон сыну, и оба принимались накладывать на игрушечные вагончики камешки, железки, кусочки угля.

— Как ты думаешь, потащит? — спрашивал отец.

— Пускаем. — И сын сам поворачивал маленький кран и давал ход машине.

— Везет! — радовался мальчик. — И шипит! Прямо как водокачка, что на копях.

— Не в шипении, брат, дело, — сказал отец, — а вот смотри: рельсы гладкие. — Стефенсон провел пальцем по игрушечному рельсу. Сын тоже.

— Нет, ты слушай: рельсы гладкие, колеса гладкие, и смотри, сколько тянет. Вон сколько мы всякого добра навалили!

— Ну так что же? — спросил сын.

— А то, Роберт, что люди все боятся, что паровозу скользко будет тянуть. Заставляют паровоз по зубцам ходить. Вот в Вайламе, говорят, так. Паровоз весь трясется, ломается!

— Бедный паровоз, — сказал Роберт.

— А вот завтра пойду его выручать, — сказал отец.

Наутро Стефенсон был уже на соседних копях. На копях шипела и ухала паровая водокачка — она все время откачивала воду из угольной шахты. Стефенсон хорошо знал это место — он здесь вырос.

А вон высокая черная труба ползет. Длинная, как папироска торчит. Стефенсон пошел туда. Паровоз только что после починки вышел на работу.

— Пыхтелка чертова! — ругал его рабочий. — Заскрипела, кляча!

Паровоз тужился, старался и вздрагивал от страха на каждом стыке чугунных рельсов. Паровоз сразу заметил Стефенсона: все злятся, ругаются, а этот стоит и так участливо и внимательно смотрит. И вот рядом пошел и смотрит под низ, нагнулся, как раз глядит на больное, на зубчатое колесо. Паровозу стало веселее. Он даже пошел смелей. Но как раз проклятое зубчатое колесо заело в зубце бокового рельса, паровоз рванул, тряхнулся и чуть не соскочил с рельсов. А этот добрый человек так покачал головой, что паровоз понял: этот человек знает, как больно паровозу царапаться по проклятым зубцам, жалеет его.

И паровоз каждый день теперь ждал — что будет. Не может быть, чтоб этот человек не помог ему.