Очерки

Все это: где зверю привольно, где трудно, что нужно, что вредно, — все это удалось узнать ученым трудом, зорким досмотром и тысячами опытов совхозов и зоопарка. Но смотрите, такая смешная и обидная штука: северный олень — лопарская корова, — которого, кажется, знали, к которому привыкли не меньше, чем к домашнему петуху, — этого оленя хотели устроить жить в нашем морозном и снежном крае, в Московской области. Оказалось, что северный олень — это два зверя на тех же четырех копытах. Один зверь — летний, другой — зимний. Зима и лето на его заполярной родине так резко разнятся, что весь зверь — северный олень — перерождается по этим двум сезонам. Зимой кровь, все соки, пищеварение, весь его жизненный режим — все другое. Он живет и дышит иначе.

Зимой северному оленю нужен тамошний, тундровый, мох — ягель. Он острыми копытами раскапывает заполярный снег и жадно начинает глодать из-под снега мерзлый тундровый мох. Он найдет его всюду: на бегу, на дороге. А поставьте вы этого оленя зимой в стойло на душистое сено, на самые разлучшие парные коровьи корма — ничто, ничто не мило зимнему оленю; он отощает, захиреет и сдохнет тут же на лучшем сене, у сытных кормов. Зимнему северному оленю давайте ягель. И пока мы не вырастим ягеля в наших местах, не привозите к нам этой заполярной коровы.

И вот, когда ученые в зоопарке стали пристально исследовать жизнь зверей и птиц, они натолкнулись на чудо. Оказалось, что северный житель, глухарь, морозит себе ноги на зимнем морозе, а с виду изнеженный южный франт, фазан, на самом крепком морозе ходит босиком, и хоть бы что — лапы целы. У этой южной птицы лапы голые, а у глухаря-мужичка они в перьях, будто в валенках. Спасает он эти свои ноги тем, что засовывает в снег, — там теплей и укрыто от ветра.

В чем же дело? Фазанья кровь оказалась более морозостойкой, она не застывает натвердо при этом морозе, когда каменеет кровь в лапах глухаря. А ведь, казалось бы, ни за что не поверить, что нежный фазан, кавказский житель, с своим тонким цветистым хвостом, крепче глухаря, этого медведя среди птиц.

Ученые додумались: ведь это не один случай. И не только в птичьем царстве неожиданно приходится наталкиваться на ту врожденную приспособленность живого организма, которая вовсе ему не нужна в привычных условиях его жизни. Кто бы мог подумать, что нежнейший тропический цыпленок — маленький страус — не побоится сорокаградусного мороза? Кто бы сказал, что завзятый хищник — лиса — будет жить на коровьих кормах, лишь с маленькой мясной приправкой, казалось бы, лишь для вкуса? Белый медведь родится и живет на льду, плавает в мерзлой воде и обходится на лютом ветру и морозе без всяких берлог. Кто бы подумал, что он вынесет московское лето, когда жара в иные дни бывает 30R С в тени? Оказывается, ничего. Пережил, не сдох, хоть — что говорить — трудненько приходилось.

И вот наука стала исследовать, где крайние пределы каждого зверя и птицы, пределы жары и холода, в каких они могут жить, пределы пищи: по количеству мяса — хищникам, свежей травы — жвачным. И много, много вопросов об этих крайних пределах решают сейчас ученые. Они ставят опыты не только в зоопарке, они пробуют селить животных в разные климаты, на разные высоты, среди всяких кормов и зорко наблюдают, как живется зверю на этом новоселье: все так же ль зверь плодится, так же ль на нем шерсть, не стал ли хиреть и не пустился ли в бега с этих новых мест.

И вот только узнав эти пределы, за которые нельзя заходить — так, например, пределы мороза и жары, — вот только тогда без риска, не боясь погубить новосела, можно расселить зверя, распределять его по Союзу, по всей земле.

Да, много неожиданностей, заложенных в живом организме, пришлось открыть уже немолодой теперь науке биологии. Какие возможности еще таятся в этом живом организме! Вон фазанья какая оказалась крепкая кровь, какую неожиданную стойкость она выставила против мороза! Ну, а кровь-то — ведь ее вырабатывает организм, весь, всей своей деятельностью он участвует в этом. А может быть, организм станет вырабатывать другую кровь, другие жизненные соки, когда того потребует борьба не на жизнь, а на смерть?

Этого ученые еще не раскрыли. Они осторожно подходят к этим вопросам и зорко приглядываются. И вот смотрите, что затеял один зверовод в Америке. Он разводил маленького зверька с шкуркой большой цены. Она идет на мех — он редкость в пушнине. Зверька этого зовут шиншилла. И все твердо знали, что живет зверек в горах, на высоте четырех-пяти тысяч метров, у границы горных снегов. Спустите его в долину — он захирел и подох. И все твердо знали: четыре тысячи метров — это его предел.

Но зверовод сделал опыт. Не в долину, а всего на тысячу метров вниз спустил он зверька с его высоты. На трех тысячах метров поставил зверовод свое новое хозяйство и стал следить. И что же: зверек жил и плодился. Прижился.