Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы

В начале ноября 1932 года наступило «затишье после бури». По команде Пилсудского кадровая чехарда в разведке была приостановлена. В военном руководстве отказались от чрезмерных организационных мероприятий во 2-м отделе. Сам Незбжицкий и его коллега из реферата «Запад» Станислав Шалиньский удержались на своих местах. И действительно, их уход надолго бы парализовал деятельность польской разведки на двух ключевых направлениях – германском и советском.

После 1932 года, когда советско-польские отношения несколько улучшились, Незбжицкий с нескрываемым раздражением воспринимал такой поворот внешней политики Польши. Так, в письме к Каролю Дубич-Пентеру – шефу плацувки «Anitra» в Стамбуле он писал: «Дружба (советско-польская. – Авт.) расцветает мило. Двое эндеков Станислав Забелло и Ян Каршо-Седлевский инспирируют вовсю. Карла Радека сделали уже доверенным лицом Сталина и почти инициатором всей советской политики… Факт что “Газета Польска” и “Курьер Поранны” уже в ближайшее время станут стенными газетами Кремля. Это пресмыкательство вызывает чувство гадливости. Дошло до того, что конфискации подвергаются любые упоминания о голоде в СССР… Если так дальше пойдет, то скоро в одной камере будут сидеть и те, которые получили по три года за коммунизм, и те, которые сидят за антисоветскую политику»[256].

При этом Незбжицкий продолжал рваться в Румынию, и его надежды были связаны с возможным назначением на его должность капитана Юзефа Квециньского. Этот офицер действительно имел большой практический опыт разведывательной деятельности против Советского Союза. С 1928 года он в должности начальника плацувки «Р.2», действовавшей в составе военного атташата в Таллине, проводил многочисленные операции польской разведки с территории союзной Эстонии.

Давая служебную характеристику этому офицеру, начальник 3-го (разведывательного) отделения подполковник Адам Студенцкий в 1929 году отмечал его «выдающиеся успехи» и считал, что тот в перспективе может быть назначен на должность либо начальника территориальной экспозитуры, либо начальника отдельного реферата в Центре.

Незбжицкий, очевидно, со своей стороны предпринимал активные усилия, чтобы Квециньского назначили на его место, и нужно сказать, что это ему почти удалось. В частности, он писал своему возможному преемнику в ноябре 1931 года: «Согласно обещанию, я спешу сообщить, что Ваша кандидатура на пост руководителя реферата “В” (“Восток”. – Авт.) в феврале, марте будущего года (1932-го) будет решена положительно, и я буду иметь честь приветствовать действительно достойного преемника, который освободит этот Amt (реферат “Восток”) от беспорядка, в который я его вверг. Я утешаю себя мыслью, что к тому времени я сделаю что-нибудь в хозяйстве и что здесь не будет такой отчаянной пустоты, какую когда-то я застал».

В соответствии с практикой 2-го отдела Главного штаба, все офицеры разведки, планировавшиеся к назначению в долговременные заграничные командировки, в кадровом аппарате числились за так называемой «внешней службой». Надежда Незбжицкого уехать в Румынию подогревалась тем обстоятельством, что, исполняя обязанности в Центре, он продолжал числиться за этой службой. Уже в марте 1932 года он писал Квециньскому: «Прошу простить меня за долгий перерыв в переписке. К сожалению, я был сильно занят монтажом. Готовил все к Вашему приезду так, чтобы было что принимать. Работаю в связи с этим отчаянно, так как в ближайшие дни собираюсь выехать в долгую “инспекцию” на Восток. Снова меня будет замещать Уряш»[257].