Иногда в словах Незбжицкого проскальзывал и юмор:
Одна из сложностей в организации текущего руководства подчиненными плацувками была связана с ограничительными мерами советских властей на пересылку дипломатической корреспонденции. Так, миссия в Москве, через которую осуществлялась письменная связь с Центром, могла направлять дипкурьера в подчиненные ему консульства не чаще одного раза в месяц. Последние, в свою очередь, могли отправлять служебную корреспонденцию не чаще чем два раза в месяц. Вализы с отправлениями не должны были превышать 6 килограммов и т. д.[263]
. Все это значительно осложняло деятельность разведывательных точек в СССР.Неуемная энергия Незбжицкого и его незаурядная личность требовали от его руководителей умелого руководства и ограничения чрезмерной инициативы. Начальник 2-го отдела Юзеф Энглихт, который хорошо знал и ценил Незбжицкого, считал, что, при всех положительных качествах подчиненного, следует всячески сдерживать его активность, которая не дает ему сосредоточиться на главном деле.
Незбжицкий всегда очень критично относился к непосредственно ему не подчиненным разведывательным структурам. Он крайне негативно оценивал деятельность приграничной разведки, проводимой соответствующими аппаратами Корпуса пограничной охраны.
Не меньше нареканий с его стороны вызывала работа территориальных органов 2-го отдела – экспозитур. В частности, он критиковал виленскую Экспозитуру № 1 за ошибки в вербовочной работе по иностранцам, следующим транзитом через территорию Польши:
Он неоднократно принимал участие в инспектировании территориальных экспозитур и по их результатам делал выводы, что в работе доминирует случайность, что вырабатываемые меры по активизации агентурной работы недостаточны, что дублирование функций экспозитур и плацувок пограничной разведки ведут к организационному хаосу и т. д.[264]
.Незбжицкий был последовательным противником совместной работы руководимых им плацувок и территориальных экспозитур.
С другой стороны, он, по возможности, старался помочь своим коллегам-территориалам. Так, когда в киевскую плацувку с просьбой о помощи обратилась бывшая агентесса разведки Корпуса пограничной охраны Юзефа Войцеховская («Станислава Русицкая»), отбывшая наказание в СССР за шпионаж в пользу Польши, он предлагал свою помощь в ее перемещении на родину[265]
.Руководство отделения IIа (разведывательного) 2-го отдела Главного штаба в 1930-е годы в лице почти бессменного его начальника подполковника Стефана Майера и подчиненных ему начальников рефератов «Запад» и «Восток» считало, что только непрерывность непосредственного наблюдения за выделенными для изучения разведкой объектами, а равно и качественный анализ всей совокупности информации, включая открытую, дает возможность представить целостную, неискаженную картину.
Отсюда проистекала убежденность в том, что в условиях советской действительности, с ее жестким контрразведывательным режимом, агентурная работа с ценными и высокопоставленными источниками в самой стране невозможна. Очень неохотно и с предельной осторожностью Незбжицкий выходил перед Майером с предложениями о возможных вербовках, которые инициировали зарубежные плацувки. Когда речь заходила о привлечении к сотрудничеству граждан СССР – поляков по происхождению, можно было быть уверенными, что санкции на вербовку не будут получены.
Дополнительной причиной такой осторожности являлось стремление избежать дипломатических осложнений в случае обнародования шпионских афер, что заметно снижало в зарубежных аппаратах мотивацию к активной агентурной работе.