Недлю кое-какъ шахтеръ просидитъ въ шахт, а въ праздникъ ужь непремнно напьется, при этомъ онъ горланитъ псни, бьетъ посуду, устраиваетъ драку, разбрасываетъ по полу деньги, если он есть, а если нтъ, то закладываетъ шинкарю все, что иметъ, — фуражку, шаровары, пиджакъ, сапоги, рубаху, — и пропиваетъ часто ршительно все, что иметъ, кром той ослизлой и грязной рвани, въ которой работаетъ. Такъ онъ и живетъ всю жизнь, ничего не добиваясь. Весь его заработокъ уходитъ, съ одной стороны, на собственное прокормленіе, — за все съ него дерутъ вдвое дороже, — съ другой — на водку и разгулъ.
И мн посл близкаго знакомства съ рабочими и посл разговоровъ съ ними понятно стало, почему въ такихъ селахъ, какъ Щербиновка, такъ много всякихъ лавочекъ и кабачковъ, — все это кормится на счетъ шахтера. Такимъ образомъ, выгоды донецкой промышленности исключительно выпадаютъ на долю хозяевъ да темныхъ паразитовъ, содержащихъ питейныя, бакалейныя и другія лавочки. Самому ему ничего не остается. Семья его еле колотится со дня на день. Идетъ онъ изъ близкихъ губерній — Харьковской, Екатеринославской, Орловской и Курской, идетъ въ надежд поправить какой-нибудь недочетъ въ хозяйств, но, пробывъ годъ на шахт, онъ такъ тутъ навсегда и остается, а хозяйство его пропадаетъ. Что касается настоящаго крестьянина, то онъ не прочь попользоваться отъ шахты; онъ возитъ уголь, подвозитъ матеріалы, мечтаетъ свою собственную шахту завести и иногда дйствительно заводитъ ее, но въ шахту забойщикомъ не пойдетъ, а если случится у него крайняя нужда, то поработаетъ немного, но при первой возможности убжитъ къ своему хозяйству, къ работ на вол и при свт солнца.
Такъ что во всхъ донецкихъ копяхъ и заводахъ уже и теперь образовался особенный классъ подземныхъ людей — буйныхъ, безалаберныхъ и пропащихъ. Нтъ у нихъ ни дома, ни опредленной цли; много, каторжно работать и много пить — вотъ и вся ихъ жизнь.
1883