Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры

С Менделеевым Бородин познакомился еще в Петербурге. Встретившись в Гейдельберге, они очень подружились. Друзья даже жили одно время вместе в одной квартире. Жизнь молодых ученых в Гейдельберге была очень заполненной: они много работали, понимая, что таких условий для научных занятий в России у них не будет, и стремились повидать как можно больше вокруг, познакомиться с разными странами Европы. В августе 1860 года Менделеев и Бородин путешествуют с Зининым по Швейцарии и оттуда едут прямо на Международный конгресс химиков в Карлсруэ, где впервые было решено в химических расчетах вместо эквивалентов применять атомные веса.

Связывала Бородина с Менделеевым также и любовь к музыке. Часто они посещали оперные театры, концерты. Вместе с Менделеевым Бородин побывал во Флоренции, Генуе. Через Геную проехали морем в Чивита-Веккию и Рим.

«А я, братец, сильно вспоминаю иногда Гейдельберг и наше товарищество. Дай Бог впереди когда-нибудь такое время. Как другим – не знаю, а мне хорошо жилось с Вами, и в свою очередь Вам спасибо, глубокое спасибо за истинно товарищеское расположение, которое, я уверен, не изменится от широты и долготы той местности, где нас снова сведет судьба», – писал потом Бородин Менделееву[227].

Расставшись с Менделеевым в Риме в конце октября 1860 года, Бородин уехал в Париж, где провел зиму 1860/61 года, работая в парижских лабораториях и слушая лекции знаменитых французских химиков. Кроме того, Бородин занимался приобретением необходимого ему в России оборудования для химической лаборатории. В апреле 1861 года, перед возвращением в Гейдельберг для продолжения научной работы, он снова побывал в Италии, посетив Флоренцию, Неаполь и другие города, а также ознакомился с промышленным производством борной кислоты близ города Вольтерра.

В мае 1861 года в Гейдельберг из Москвы приехала Екатерина Сергеевна Протопопова, ставшая впоследствии женой Бородина.

Она родилась в Москве в 1832 году в семье лекаря Голицынской больницы. Учиться музыке начала еще в детстве. Ее педагогами были известные в то время пианисты. Они открыли ей тех композиторов, которых тогда еще очень мало исполняли. «Сонаты Бетховена сводились всего к трем», – вспоминает она и называет Аппассионату, Патетическую и Лунную. Один из ее педагогов, Тимофей Шпаковский, был учеником Мендельсона и Листа. «С ним я переиграла все труднейшие и лучшие сонаты Бетховена, заигрывалась Шуманом, Шопеном; научилась любить все эти, мне до тех пор неведомые, музыкальные чудеса… фуги Баха и, конечно, Листа во множестве» [с. 87].

В Москве Протопопова сблизилась с литературными кругами. Она познакомилась с Аполлоном Григорьевым и это знакомство перешло затем в дружбу. Он был активным членом «молодой редакции» журнала «Москвитянин», куда вместе с А. Н. Островским входили также Н. Г. Рубинштейн, Тертий Филиппов, Пров Садовский. Этот кружок много занимался русской народной песней. Впоследствии Римский-Корсаков записал от Екатерины Сергеевны две песни для своего сборника «Сто русских народных песен»[228]. Ап. Григорьев познакомил ее с А. А. Фетом, в доме которого она встречалась с Львом Толстым. «В то время, – пишет Фет, – все увлекались Шопеном, и Екатерина Сергеевна передавала его мазурки с большим мастерством и воодушевлением. Когда я женился, Екатерина Сергеевна, полюбившая жену мою, стала часто навещать нас. В то время Ап. Григорьев ввел к нам в дом весьма талантливого скрипача, которого имени в настоящее время не упомню, но про которого он говорил, что это “кузнечик-гуляка, друг кузнечика-музыканта”. [В воспоминаниях самой Екатерины Сергеевны указано, что это – Иван Константинович Фришман.] Таким образом, у нас иногда по вечерам составлялись дуэты, на которые приезжала пианистка и любительница музыки графиня М. Н. Толстая, иногда в сопровождении братьев – Николая и Льва»[229].

В 1861 году у Екатерины Сергеевны обнаружили туберкулез. Надо было ехать за границу лечиться. Друзья помогли ей устроить в Москве концерт, сбор от которого дал средства на поездку. Она приехала в Гейдельберг и остановилась в пансионе Гофмана.

«Переезд меня страшно утомил; я совсем обессилела, – вспоминала она, – я только о том и думала, как бы скорее в постель. Но не тут-то было. Ко мне явилась депутация от гофмановской русской компании. Оказалось, что там, внизу, в зале пансиона, все в сборе и непременно желают видеть и слышать русскую артистку… Я всеми неправдами очутилась внизу и тут же познакомилась со всеми соотечественниками, оказавшими мне такое любезное и радушное внимание… Был между ними и Бородин. Конечно, начали меня уговаривать сесть за рояль и так настойчиво и неотвязчиво, что, как ни была я разбита дорогой, я решилась, чтобы отделаться, сыграть что-нибудь… Память подсказала сначала фантазию Шопена… а затем еще в придачу… Шумана. Но уже больше я ни на что не была способна и поспешила, окончательно измученная, к себе.

Пока я играла, Бородин был у рояля и весь превратился в слух. Он тогда почти не знал Шумана, а Шопена разве только немного больше».