Очерки японской литературы

Таким образом, толкование «Исэ» как своего рода "искусство любви" для Хэйана подвергается большим сомнениям. Одновременно колеблется и воззрение на «Исэ» как на собрание^-самостоятельных рассказов. Как уже было сказа­но выше, все они — части одного общего целого: жизни, подмеченной автором. Наряду с этим такое единство под­крепляется еще и явно ощущаемым единством героя и об­становки. Герой рассказов — кавалер, то есть хэйанец, мо­жет быть, сам автор, или, во всяком случае, такой же, как и он, по происхождению и по положению; обстановка — одна и та же: хэйанская столица — как центр, жизнь выс­ших кругов общества — как основа; действия всех расска­зов развиваются, в сущности, в одном сюжетном плане; и это все, наряду с объединяющей психологической лич­ностью автора, в значительной степени умаляет значение формальпой обособленности одного рассказа от другого: она принимает характер только композиционного приема.

 III

Здесь мы вплотную подходим к очень большой проблеме: к вопросу о морфологии японского романа как в ее основ­ных видах, так и в ее развитии. Вопрос о морфологической сущности «Исэ» имеет и для того и для другого первостепен­ное значение: ведь «Исэ» наряду с «Такэтори» — первые представители японского повествовательного жанра, если не считать, конечно, тех фабульных стихотворений, кото­рые встречаются в «Манъёсю». Надлежащая оценка «Исэ» открывает путь к пониманию и последующих японских моногатари..

Связь «Исэ» с лирическими жанрами, конечно, несом­ненна. Многие стихотворения «Исэ» могут существовать независимо от рассказа. Многие из них в таком именно виде фигурируют в «Кокинсю». Поэтому, в суждении о морфологии «Исэ» как повествовательного произведения совершенно необходимо исходить из сущности японского лирического жанра, в частности — танка.