В сентябре 1943 г. «германские музыкальные и певческие объединения в Париже» организовали в соборе Нотр-Дам грандиозный «духовный концерт», целиком посвященный произведениям Иоганна Себастьяна Баха (вероятно, речь шла о концерте церковной музыки). В торжестве приняли участие симфонический оркестр, органист, солисты и смешанный хор в 110 человек, причем певцы и музыканты являлись военнослужащими Германской оккупационной армии во Франции[1136]
.В августе 1942 г. «Парижский вестник» опубликовал восторженный отчёт художницы Ольги Искры-Омелянской о посещении выставки немецкого скульптора Арно Бреккера (1900–1991), организованной в картинной галерее Оранжери[1137]
. Подобный отзыв, возможно, должен был возбудить интерес русской эмигрантской общественности к немецкой культуре.Не только музыка и различного рода выставки предназначались для утверждения культурных «немецких» ценностей, балет также играл в этом большую роль. Русский эмигрант, великий артист балета С. Лифарь (1904–1986), участник «Русских сезонов» Дягилева, эмигрировавший во Францию в 1923 г., в период немецкой оккупации создал сразу две неоклассические театральные постановки: балет «Иоанн Царисский» на музыку немецкого композитора Вернера Эка и балет «Примеры животных» на музыку крупнейшего французского композитора XX века Франсиса Муленка. «Парижский вестник» особое внимание уделил постановке «Иоанн Царисский», поскольку впервые на сцене Парижской Национальной Оперы ставился балет современного немецкого композитора в сотрудничестве с французским художником Брайером. Авторы статьи «Нео-классический балет «Joan von Zarissa» в Парижской Опере» назвали подобное сотрудничество «признаком нового живого общения между нациями и исканиями художественных путей нарождающейся новой Европы»[1138]
.Живопись также свидетельствовала о культурном взаимодействии, инициированном политикой немецких оккупационных властей. Бельгийский художник Эмиль Баэс (1879–1953), снискавший известность в нацистских кругах благодаря удачно выполненному портрету Муссолини, который получил высокую оценку лидера итальянского фашизма, несколько раз появляется на странницах «Парижского вестника». Газета повествует о том, что кисти этого художника принадлежит портрет короля Бельгии Альберта I, который в годы оккупации хранился в музее Дома Инвалидов в Париже[1139]
. Имя Э. Баэса ещё дважды упоминалось, когда речь шла о его личной выставке в «Галери Руайаль» в декабре 1942 г.[1140]и после показа его работ, который художник устроил в феврале 1943 г. в присутствии немецкой, французской и иностранной прессы. Редакция «Парижского вестника» постаралась сделать бельгийского художника ближе русским эмигрантам с помощью упоминания нескольких фактов его биографии: во-первых, Баэс уже долго жил в Париже и был вхож в различные светские, в том числе и эмигрантские круги; во-вторых, имел жену русского происхождения[1141].Культурное влияние оккупантов не ограничивалось лишь искусством: образование также подверглось переменам. Немецкие оккупационные власти проводили политику «огерманивания» французского общества. Помимо многочисленных объявлений о курсах немецкого языка они создали и иной способ взаимодействия с завоеванным населением и его адаптации к оккупационному режиму: новые нацистские образовательные структуры – немецкие институты – были призваны научить читать и писать французов по-немецки в кратчайшие сроки. Всего в Европе, по данным «Парижского вестника», к сентябрю 1942 г. в немецких институтах обучались около 200 тыс. человек[1142]
. Во Франции к началу осени 1942 г. они функционировали во многих городах как оккупированной, так и «свободной зоны»: Бордо, Нанте, Оранже, Нанте, Пуатье, Дижоне, Безансоне, Биаррице, Ницце.