Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников

И хотя европейские СМИ подчеркивали, что «решение саммита по британскому вопросу не следует принимать всерьез и что оно не предусматривает никакого изменения основополагающего договора» [8], во французском Сенате звучали уже менее оптимистичные оценки: сенатор – член партии «Республиканцы» Р. Данези 31 марта 2015 г. утверждал, что достигнутый на февральском саммите компромисс «пресекает в зародыше любые амбиции политической, федеративной Европы. По сути, ЕС превратится в обширную либеральную экономическую организацию, в которой будут процветать конкуренция между работниками, экономиками и государствами», что позволит «Великобритании у всех на глазах стать налоговой гаванью с ее 17 % ставкой корпоративного налога» [20].

Решения саммита, по сути, означали провал британских требований кардинального реформирования ЕС, гарантирующего, как добивался Д. Кэмерон, предотвращение дальнейшей федерализации Евросоюза «для всего ЕС, а не только для Британии» [21]. По словам отечественного англоведа Н.К. Капитоновой, «в [британских – авт.] СМИ достигнутые премьером договоренности сравнили с приобретением билета на “Титаник”, уже после того, как он столкнулся с айсбергом, действия Кэмерона – с политикой умиротворения агрессора, проводимой Чемберленом и Болдуином, а заверения со стороны Брюсселя – с обещаниями Гитлера» [8]. После февральского саммита 2016 г. у Великобритании исчезли все мотивационные причины для дальнейшего продвижения в сторону европейского единства, и британское правительство продолжило подготовку к проведению референдума. А в конце февраля оно опубликовало формулировку вопроса, выносимого на референдум: «Должно ли Соединенное Королевство остаться членом Европейского союза?»

Положение Кэмерона как лидера тори оказалось весьма сложным. В партии наметился серьезный и весьма опасный раскол по дилемме: поддержать выход Великобритании из ЕС или пребывание в нем на особых условиях, и подобная неопределенность позиции грозила консерваторам потерей части министерских постов, правительственным кризисом с последующим переходом в оппозицию. Статус антибрекситера, публично озвучиваемый Кэмероном, был для него предпочтителен, т. к. позволял решать внутри страны, как минимум, и две другие задачи: не дать возможности иным политикам занять место лидера противников Брексита (в докладе французского Сената от 26 января 2016 г. среди британских политиков-антибрекситеров выделялся Алан Джонсон, которому «лейбористы могут доверить кампанию за ЕС» [См.: 34]) и сохранить возможность политического маневра с однозначно поддерживавшими членство в ЕС Шотландией и Северной Ирландией [См. подр.: 12].

Во внешнеполитической сфере для Кэмерона декларируемый им еврооптимизм также казался наиболее выигрышным в диалоге с континентальными партнерами, т. к. последние были заинтересованы в сохранении членства Великобритании в ЕС, а, как известно, в дискуссиях положение сторонника и союзника всегда дает больше переговорных возможностей. По мнению отечественного политолога и англоведа Ал. А. Громыко, Кэмерон, на самом деле оставаясь «на позициях евроскептицизма, но не твердолобого и местечкового, а сознательного … играл двойную игру» [4, с. 6–7].

Еще 20 февраля 2016 г. премьер-министр на заседании правительства отменил принцип «государственной солидарности», предоставив таким образом возможность министрам открыто высказывать свое мнение по вопросу членства страны в ЕС. Это и призыв Кэмерона к депутатам-консерваторам «голосовать сердцем», т. е. не связывать свой голос с официальной позицией лидера партии, нельзя интерпретировать иначе, как фактическое содействие премьер-министра сторонникам Брексита.

Однако, в ходе мартовских дебатов французские сенаторы, обсуждая информацию Ф. Келлер о состоянии «европейского проекта» (31 марта 2015), исходили, в основном, из «искреннего убеждения необходимости поддержки Кэмерона в борьбе против Брексита» [20].

15 апреля 2016 г. в Великобритании в рамках борьбы за голоса избирателей по вопросу выхода страны из ЕС, вынесенному на референдум 23 июня, начались оживленные агитационные кампании евроскептиков и еврооптимистов, задействовавших все СМИ. По свидетельству посла Франции в Лондоне С. Берман (27 января 2016), общее финансирование агитации и пропаганды в поддержку Брексита существенно превосходило расходы на продвижение идей еврооптимистов [31], а большинство английских СМИ, используя аргументацию евроскептиков, действовало против членства страны в ЕС. (Схожее мнение высказывает и Н.К. Капитонова: «Не столько сам миграционный кризис, сколько его представление сторонниками Брексита в агитработе» воздействовало на британских избирателей голосовать на референдуме в пользу выхода страны из ЕС [Цит. по: 13]). По справедливому замечанию отечественного политолога А.В. Жидкова, «без влияния медийного конгломерата Великобритании Брексит вряд ли бы состоялся» [5].