Об этом факте уже только слышал Ян Вышатич, сообщивший Никону о восстании волхвов. Шахматов совершенно прав, указывая в своих «Разысканиях о древнейших русских летописных сводах», что в летописи известия о волхвах попали, будучи внесены туда Никоном со слов очевидцев и участников. Таким был и Ян Вышатич, к которому уже, очевидно, дошла вслед весть о том, что трупы волхвов съедены медведем, так как сам он еще до этого, убедившись в смерти волхвов, «идущю домовь». Так было покончено с крупнейшим восстанием смердов, покончено руками черниговских феодалов. Жестокость расправы обусловлена не личным характером Яна Вышатича, не общим низким культурным уровнем и грубыми нравами вообще, как часто ранее подобные вещи склонны были объяснять, а ненавистью и страхом феодала перед восстанием низов. Преимущество в вооружении и организации обеспечило победу Яна Вышатича.
Как мы видели, легенда о «демократичности» черниговских князей остается мифом, созданным лишь усилием творческой мысли П. Голубовского и Д. Багалея. Действительно, черниговские князья были склонны к демагогической политике заигрыванья с общественными низами, но только лишь в том случае, когда со стороны последних не грозила непосредственная опасность ни их владычеству, ни господству феодальной верхушки вообще и когда, наоборот, известные уступки низам и апелляция к их поддержке могли способствовать укреплению их могущества и усилению политической роли на арене межкняжеской борьбы. Тогда же, когда дело заходило далеко и выливалось в подлинную борьбу городского «черного люда» и смердов, черниговские князья оказывались не только верными поборниками феодальных прав, но и активными карателями восставших. Далеко ли, близко ли от стольного города Чернигова происходило восстание — безразлично. Так было во времена Глеба в Новгороде и во времена Яна Вышатича на далекой окраине в Белозерье, Ростове, в земле мери, мордвы и веси.
Для завершения характеристики времени княжения Святослава остановимся еще на одном вопросе. Святослав выступает как ревностный христианин, опора духовенства, строитель монастырей и церквей, облагодетельствовавший не только свои православные, но и иноверные монастыри. В 1068 г. Антоний Печерский обосновался в Чернигове. Здесь он строит церковь и монастырь. Святослав же даровал монастырю вотчину. Наряду с Троицким и Богородицкий (Елецкий) монастырь также обязан своим возникновением Святославу. Им же был основан монастырь в Любече.[744]
Симпатии Святослава к церкви объясняются тем, что князь правильно оценил роль христианской церкви как своего союзника. Так было в его земле, в Чернигово-Северском крае, так же было и в Киеве, где Святослав сумел все же расположить к себе братию Печерского монастыря и даже самого Феодосия. Святослав опирался на христианскую церковь при экспроприации и подчинении смердов и при подавлении их восстания. Примеры последнего мы уже приводили, говоря о Глебе и Яне Вышатиче. В Муромской земле в то время мы также наблюдаем внедрение христианства насильственным путем. П. Голубовский по этому поводу замечает: «В предании о каком-то неизвестном князе Константине, причисленном к лику святых, сохранилась память о сильной борьбе, которую пришлось выдержать утвердителям христианства и подчинения Чернигову. Муромцы несколько раз изгоняли от себя провозвестников новой религии и запирались в своем городе, который приходилось брать штурмом», и, далее, отмечая наличие в 1096 г. в Муроме Спасского монастыря и посадников черниговского князя, он приурочивает укрепление в Муроме христианства вооруженным путем ко времени Святослава, причем считает возможным утверждать, несмотря на противоречивые указания «Изборника» Святослава 1073 г., что конкретным «крестителем» Мурома был молодой Ярослав Святославич.[745] Святослав, опиравшийся на церковь как на своего союзника, был, вполне естественно, связан с церковной наукой. В 1073 г. дьякон Иоанн переводит с греческого языка на русский книгу Василия, составленную из статей по различным отраслям знаний, так называемый «Изборник».[746]