Очерки из будущего

– Ах, мистер Вест, – ответил доктор, – это напомнило мне, что я очень хотел посоветоваться с вами по поводу того, что всегда казалось мне великой тайной. Эта история Сториота позволяет понять, что отвращение к профессии фермера было настолько велико в вашем девятнадцатом веке, что привело к исходу, в результате которого сельские районы почти обезлюдели. Может ли это быть правдой? Если да, то это становится еще более непонятным, если мысленно воссоздать один из наших разросшихся и переполненных городов. Плотный покров копоти и нечистых газов, нависший над ним, как погребальный пепел, сам по себе был сигналом опасности, предупреждая неосторожных о том, что самое ценное в жизни – здоровье, находится под угрозой. Затем грязь и пыль, убожество и дурной запах, копоть и грязь глухих переулков и проезжих дорог, да, зачастую даже главных магистралей, должны были действовать как отталкивающие и тошнотворные раздражители на человека, привыкшего к сладкому деревенскому воздуху. Чтобы завершить этот непривлекательный список, необходимо добавить плачевное антисанитарное состояние жилищ. Так, Сториот утверждает, что супруга королевы Виктории была буквально отравлена в Виндзорском замке канализационными миазмами, в то же время, более ста студентов Принстонского колледжа были поражены тифом по аналогичной причине. В 1889 году Гигиенический конгресс, заседавший в Париже, осудил 77 000 из 79 000 домов как не отвечающие санитарным нормам. И это в городе, называющем себя центром цивилизации, чья система канализации была всемирно известной, гордостью поэта Гюго. Если предположить, что все это правда, то должна была случиться какая-то удивительная фатальность, чтобы побудить людей переселиться из сладкой чистоты Божьих малолюдных мест, в таких мерзкие кирпичные пустыни.

– Хотя я ничего не могу опровергнуть из обвинительного заключения вашего историка против мерзостей наших городов, – ответил я удрученно, – я могу, пожалуй, решить вашу проблему, обратившись к корню всех наших зол девятнадцатого века – жадной погоне за деньгами. Деньги, даже если мы разрушаем наши тела! Деньги, даже если мы продадим наши души! Как бы невероятно и чудовищно это вам ни казалось, среди нашего фермерского сообщества существовали те же взаимная ревность, подозрительность и антагонизм, которые озлобляли и мешали всем другим сферам жизни, та же слепая, неверно направленная, лихорадочная энергия, неразумное перепроизводство некоторых основных продуктов питания, которые приходилось продавать по бросовым ценам. Поэтому тяжелый труд, длительный, часто изнурительный и даже жестокий, был обязателен, чтобы добыть себе пропитание. Немногие избегали этого проклятия, успешно заменяя его потом на чужом челе, но, как правило, фермер и его семья были лишены почти всех видов общественного отдыха и лишены возможности заниматься умственным культурным развитием семьи из-за чрезмерной усталости. Добавьте к этому, что его бизнес был зависим от погоды, которая его часто подводила, что его донимали бесчисленные чумы, жуки и клопы, роса и плесень, черви и гусеницы, и он был обескровлен грызунами, сборщиками ренты и сборщиками налогов. Один теоретик даже предложил обложить земельным налогом всю нацию на рубеже тысячелетий.

– Хватит, – сказал доктор Лите, – этого объяснения достаточно. Вы увидите, что наше сельское хозяйство так же диаметрально отличается от того, что было в вашем девятнадцатом веке, как и наше складское хозяйство. Ничто из сказанного вами до этого описания бед фермеров не помогло мне так понять, насколько малыми были ваши зачатки науки. Я не помнил, что ваши ученые едва могли предсказать погоду на несколько часов вперед, и что ваши фермеры обращались к птицам, насекомым и даже деревьям для предсказаний суровой зимы или ранней весны. Теперь наши метеорологи дают точные прогнозы на весь год, и наши землепашцы в соответствии с этим формируют свои планы. Но давайте продолжим наш разговор по дороге, где и глаз, и ухо смогут быть заняты.

Усевшись в легкий, прекрасно оборудованный электрический каррикл[8], доктор коснулся вездесущей кнопки "контакт", и мы стремительно понеслись на запад по гладкой, широкой, затененной деревьями аллее. Пересекая извилистую реку Чарльз с ее легкими, изящными мостами, наша дорога с обеих сторон была окаймлена бесконечной чередой уютных вилл, окруженных газонами и украшенных цветами, великолепных в своей зелени – идеал всего домашнего и гостеприимного. Мили и мили, и все те же приятные виды по-прежнему очаровывали глаз, пока я не начал думать, что Бостон, должно быть, захватил американский континент. Однако я заметил, что сады становятся все обширнее, и время от времени сказочные дворцы из железа и стекла, занимающие целые акры земли, вносили разнообразие в картину, а через каждые несколько миль великолепные залы собраний возвышались своими манящими портиками над обочинами дороги. Напрасно я оглядывался по сторонам в поисках старых знакомых пустырей и уединенных мест, по которым, казалось, тосковали мои глаза.