Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

– Очень рад, Александр Сергеевич, что вы пришли. Генерал Алексеев попросил нас вновь собраться и обсудить вопрос относительно наших дальнейших планов, – и затем, обращаясь к генералу Алексееву, прибавил: – Прошу вас, Михаил Васильевич, начать сначала; я хочу, чтобы генерал Лукомский выслушал то, что вами было сказано до его прихода.

Генерал Алексеев начал так:

– Сегодня днем генерал Лукомский сделал несколько замечаний относительно решения идти на Екатеринодар. Его замечания были приняты к сведению, и командующий армией изменил свое первоначальное решение идти прямо на Екатеринодар. Правильность нового решения, мне кажется, следует еще проверить, и я просил генерала Корнилова собрать нас снова.

Затем генерал Алексеев вновь указал причины, по которым он считает необходимым идти на Екатеринодар. Нового он ничего не сказал и не сказал, в чем именно он не согласен со мной.

После этого генерал Корнилов предложил мне ответить генералу Алексееву. Я сказал, что я не могу прибавить ни одного слова к тому, что было мною сказано днем, и просил генерала Алексеева объяснить, в чем же он со мной не согласен. На этот вопрос я ответа не получил.

После непродолжительных прений генерал Корнилов сказал, что решения, принятого днем, он не меняет. Но что ко времени подхода армии к станице Егорлыцкой (решено было идти первоначально туда, так как были сведения, что там в складах имеются артиллерийские припасы) выяснится, идти ли к станице Великокняжеской или повернуть на Екатеринодар. После этого члены совещания разошлись.

Я прошел в комнату Романовского и спросил его, почему я не был приглашен на совещание, на котором должно было разбираться мое заявление, сделанное днем.

Романовский сказал, что произошло простое недоразумение; что он получил записку от генерала Корнилова с перечислением тех, кого надо было пригласить, и что он, не проверив списка приглашенных на заседание лиц, приказал адъютанту сообщить всем о заседании; что, конечно, генерал Корнилов просто ошибся и что он просит считать его, Романовского, виновником случившегося.

Это мелкое недоразумение все же мне показало, что, после того как я был в армии начальником штаба, оставаться при ней без всяких определенных занятий будет трудно, и я решил просить о командировании меня в Екатеринодар.

Я попросил генерала Романовского сейчас же пойти к генералу Корнилову и доложить, что я предлагаю свои услуги для переговоров с Кубанским правительством. Генерал Романовский пошел и, вернувшись минут через пять, сказал, что генерал Корнилов согласен и просит меня зайти к нему.

Генерал Корнилов долго со мной говорил, давая указания по интересовавшим его вопросам. Затем я прошел к генералу Алексееву и получил указания от него для разговоров с Кубанским правительством.

С разрешения генерала Корнилова я предложил генералу Ронжину, бывшему при армии начальником судной части, ехать со мной. Затем поручил коменданту штаба купить для меня подводу и пару лошадей. В качестве подводчика предложил ехать вестовому генерала Эрдели (Эрдели был еще раньше командирован в Екатеринодар) Андрею (фамилию, к сожалению, забыл), которого знал давно и был вполне в нем уверен. Путешествие было очень рискованное, и я об этом предупредил моих спутников.

14/27-го утром вместе с Добровольческой армией мы переехали в станицу Хомутовскую. Здесь мы окончательно пересмотрели наши вещи, чтобы не оказалось в них чего-либо указывающего на наше воинское звание; проверили документы, выданные на чужие имена; сговорились, какие давать показания на случай, если в пути нас будут задерживать и опрашивать, и выработали маршрут. Последнее было трудно, ибо, по имевшимся сведениям, пожар большевизма охватил весь район южной окраины Донской области и северную полосу Кубанской. Мы решили ехать проселочными дорогами, возможно дальше от железной дороги, которая уже полностью была захвачена большевиками.

Около 2 часов дня 14/27 февраля я прошел попрощаться с генералом Корниловым, и около 6 часов вечера мы выехали по направлению станицы Кагальницкой. В Кагальницкой переночевали и 15/28, рано утром, тронулись дальше на селение Гуляй-Борисов.

Выезжая из Кагальницкой, слышали артиллерийскую стрельбу в стороне станицы Хомутовской (как впоследствии узнали, конный отряд большевиков, с двумя орудиями, произвел нападение на наши части, бывшие в станице Хомутовской).

Дорога была тяжелая, начиналась оттепель, а лошади оказались слабыми и, пройдя 12—15 верст, стали приставать. Не доезжая примерно 10 верст до селения Гуляй-Борисов, мы решили заехать на придорожный хутор и покормить лошадей. Войдя в хату, мы увидели там много народа; оказалось, что накануне была свадьба и, по местному обычаю, гости собрались на пиршество на другой день после свадьбы. Обыкновенно в подобных случаях каждый случайный гость принимается с радостью. Нас хозяева встретили очень холодно, и это сразу нам показало, что здесь что-то неладно.