Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

24 августа/6 сентября вернулась из Парижа делегация во главе с председателем Особого совещания. Генерал Драгомиров был назначен главноначальствующим и командующим войсками Киевской области, а мне было указано продолжать исполнять обязанности председателя Особого совещания.

С переходом штаба в Таганрог я видел главнокомандующего только раз в неделю и не был поэтому в курсе всех текущих ежедневных оперативных распоряжений.

Издали получалось впечатление, что основная директива не зарываться вперед, а заняться приведением в порядок войск и устройством тыла, нарушалась войсками Добровольческой армии самовольно; причем с продвижением войск вперед и занятием все новых и новых пунктов штаб мирился как с совершившимся и притом приятным фактом.

Курск был занят для более надежного прикрытия Харькова и обеспечения железнодорожного сообщения в пределах Харьковской области. Части же войск, выдвинутые для обеспечения Курска, как магнитом тянулись к северу. Противник серьезного сопротивления не оказывал, и части постепенно продвигались вперед, стараясь скорее приблизиться к Москве. В октябре был занят Орел.

Но наряду с успехами на фронте из тыловых районов армии все чаще и чаще стали поступать сведения о возрастающем неудовольствии среди крестьян и рабочих. Неудовольствия и возмущения среди крестьян происходили вследствие участившихся случаев бесплатных реквизиций, грабежей и поддержки войсками помещиков, вымещавших на крестьянах свои потери и убытки. Недовольство рабочих объяснялось главным образом тем, что приход Добровольческой армии не улучшал условий их жизни, которые становились все более и более трудными.

В конце сентября генералу Деникину была представлена следующая справка:

«Всюду, куда приходит Добровольческая армия, крестьянство – и великорусское и малорусское – встречает ее с радостью, как избавительницу от бесчинств, творимых до нее большевиками, петлюровцами и различными атаманами и батьками. Крестьяне ждут от Добрармии внесения в их жизнь начал правопорядка, считая ее большой силой, которая все устроит и все наладит.

К укреплению указанных начал направлены все стремления центральной власти. Однако на местах далеко не все администраторы исполнены тех же стремлений. Некоторые из них придают всей своей деятельности характер защиты интересов одного, немногочисленного и непопулярного в широких кругах населения класса, а именно – крупных землевладельцев. Другие, получив видное место, стараются как можно скорее вознаградить себя сторицею за месяцы вынужденной нищеты и унижения, проявляя «полноту власти», причем, идя по линии наименьшего сопротивления, начинают с того, что обращают свое особенное внимание на крестьянство, начинают извлекать из его среды виновных в преступлениях, совершенных еще в 1917 году, заставляют крестьян платить убытки, причиненные когда-то, по ценам, существующим в настоящее время, и пр. Наконец, администраторы третьего типа уклоняются от вмешательства во взаимоотношения между возвращающимися в свои имения помещиками и крестьянами, предоставляя событиям идти своим порядком. В результате страдательной стороной являются опять-таки крестьяне.

Среди крестьян найдутся, быть может, лишь ничтожные единицы, не принимавшие активного участия в разорении и обезземеливании помещичьих хозяйств. Это – истина непреложная. Но вычитыванием всех вин крестьянству в настоящее время, немедленным наложением на него, быть может, вполне им заслуженных кар, местная администрация содействует в значительно большей мере, чем чья угодно агитация, необеспеченности тыла Добрармии.

Общий голос с мест: крестьяне встретили Добрармию очень хорошо, сейчас отношение к ней в корне изменилось. Конечно, в этом виноваты не одни администраторы, виноваты также и те войсковые единицы и отдельные воинские чины, особенно из числа обозных и туземцев, которые позволяют себе совершенно откровенный грабеж населения, но при благожелательной администрации это зло было бы и легче устранимо и не играло бы роли последней капли, переполняющей чашу крестьянского долготерпения, каковую оно играет сейчас.