Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

Разбирая документы, я нашел следующего содержания записку генерала Алексеева на имя заведующего контрольно-финансовым отделом Добровольческой армии, которая мне объяснила причину, почему семья генерала Алексеева, бывшая на донской территории во время первого кубанского похода, очень бедствовала: «Лично мне за время деятельности в организации определено вознаграждение от Московского центра по 1500 рублей в месяц. Вследствие потери связи я не получаю этого вознаграждения за январь, февраль, март и апрель 1918 г. Прошу, позаимствовав эту сумму из общих запасов организации и проведя ее по отчетам, выдать мне впредь до расчета с Московским центром. Генерал Алексеев. 22 апреля 1918 г. Егорлыкская».

Значительное повышение окладов содержания последовало только осенью 1919 года. Летом же 1919 года моя, например, семья, хотя я тогда получал уже 1800 рублей в месяц, едва сводила концы с концами и то только благодаря тому, что жена и дочь сами готовили обед и стирали белье.

Один из губернаторов жаловался мне на то, что он не только не может пригласить к своему столу кого-либо из вызванных к нему из уездов по делам службы, но и сам с семьей буквально голодает.

Недостаточное же содержание и жизнь впроголодь толкали очень многих на преступные поступки; поборы и взяточничество развивались. Конечно, нельзя говорить, что это единственная причина, развившая взяточничество и поборы, но при вообще значительно понизившемся моральном уровне за период войны и революции это было одной из главных причин.

Недостаток денежных знаков влиял на скупку зерна, на широкие угольные заготовки и на развитие работ по заготовкам всего необходимого для армии. Несвоевременные переводы денег на довольствие войск, как я уже отметил, вызывали производство бесплатных реквизиций.

Управление финансов доказывало, что делало все, что только было возможно, для получения большого числа денежных знаков, но обстановка не позволяла как следует наладить дело. Судить не берусь, можно ли было сделать больше, но все обвиняли управление финансов в неумении наладить печатание достаточного количества денежных знаков, в то время когда большевики налаживали печатание чуть ли не в вагонах.

Положение управления финансов было чрезвычайно трудное. Но думаю, что если б ему вначале и удалось наладить работу печатного станка, то надолго этого не хватило бы, и это, конечно, не было разрешением вопроса. Курс бумажных денег так катастрофически падал, что, как бы много ни печаталось денег, их все равно скоро перестало бы хватать.

Заем за границей или значительный кредит получить не удалось, а наладить вывоз хлеба и сырья мы не сумели.

Из русских средств, находившихся за границей, Добровольческая армия получила право располагать сравнительно незначительной суммой, которой было недостаточно, был еще способ получить в распоряжение казны значительное количество ценностей – путем скупки золота и драгоценностей у частных лиц и в магазинах. На это несколько раз обращали внимание управления финансов; было предположено поручить это дело нескольким агентам, но, насколько мне известно, это осуществлено не было. Думаю, что если бы это было организовано и за драгоценности казна платила бы несколько выше рыночной цены, то можно было бы скупить их очень много и образовать довольно значительный валютный фонд. Надо иметь в виду, что как ни грабили большевики, но беженцы все же умудрялись провозить с собой много драгоценностей, и их на юге России накопилось немало.

Очень сложным был вопрос с признанием или непризнанием советских денег.

Население, у которого скопилось много этих денег, было недовольно отказом командования их признавать, войска при продвижении вперед, при захвате военнопленных, советских штабов и различных учреждений, насыщались этими деньгами и также были недовольны их непризнанием.

Особое совещание считало недопустимым признать эти деньги хотя бы и временно (исключение из этого правила, в смысле временного признания советских денег, насколько помню, было допущено только для района Северного Кавказа). При временном их признании, то есть назначении срока для обмена их на денежные знаки, имеющие хождение на освобожденной от большевиков территории, у нас не хватило бы денег для производства этой операции. Свободное же допущение в обращение советских денежных знаков давало бы в руки советского правительства слишком могучее оружие для борьбы с нами.

Генерал Деникин при объезде фронта прислал мне из Харькова (23 июня/6 июля 1919 г.) телеграмму, в которой между прочим, указывая, что распоряжение о непризнании советских, в частности «пятаковских», денег волнует население, в которое выпущено их около миллиарда, сообщил, что генерал Май-Маевский это распоряжение приостановил, и просил дать объяснения.

В ответ на эту телеграмму я послал (23 июня/7 июля) главнокомандующему следующий ответ: