Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

Митрополит Платон рассказал следующее. «Как-то военно-полевому суду в Киеве было предано несколько человек за революционную деятельность. Утверждать приговор должен был М.И. Драгомиров, как командующий войсками. Киевская интеллигенция очень беспокоилась за участь обвиняемых. Попытка воздействовать на М.И. через некоторых влиятельных гражданских лиц успеха не имела: узнав, о чем они пришли его просить, он просто приказал их не принимать.

Обратились ко мне, зная, что я был в очень хороших отношениях с М.И., и, кроме того, в расчете, что духовного пастыря Драгомиров не выгонит, а выслушает. Я согласился и поехал. Должен сказать правду: было жутковато. А вдруг выругает? Что тогда делать?

Приехал. Послал доложить. Михаил Иванович сам вышел в переднюю, подошел под благословение и повел меня в свой кабинет. «Чем я обязан, владыка, вас видеть сегодня у себя?» Я оробел и говорю: «Да уж дело-то очень серьезное, боюсь только, что вы, ваше высокопревосходительство, уж очень серчать будете». – «Говорите, владыка, я слушаю. Раз вы приехали без предупреждения, да в такое неурочное время (Михаил Иванович принимал доклады), значит, дело серьезное». Я перекрестился и одним духом все выпалил. А М.И. сидит и внимательно на меня смотрит, только глаза как будто смеются.

Выпалил я все и замолчал. Молчит и Михаил Иванович. Прошло так, вероятно, всего несколько секунд, а мне показалось – целая вечность.

Наконец М.И. заговорил, но о чем-то другом, я сразу и не разобрал. «О том, что вы мне сказали, владыка, мы сейчас поговорим, а вот прежде я хочу вам сказать кое-что касающееся Киевской духовной академии.» И начал он говорить о различных непорядках, о которых говорили в городе, и стал мне давать какие-то советы.

У меня кровь бросилась в голову, я и забыл то главное, из-за которого приехал. «Ваше высокопревосходительство, простите меня, но ведь эти вопросы касаются только меня, как ректора академии, а никак не вас, как генерал-губернатора и командующего войсками». – «Так, а тот вопрос, который вы, владыка, изволили возбудить, – касается вас как ректора академии или меня как правителя края и командующего войсками?» Я совсем растерялся, попросил извинения и уехал. С тех пор «советов» я Михаилу Ивановичу не давал, а когда приходилось за кого-либо просить, я всегда подчеркивал, что прошу как иерарх, на обязанности которого лежит заступничество и за виновных, а также умилостивление сердца правителя. Потом мы больше никогда не ссорились».

Рассказывали, что однажды во время игры в винт в доме командующего войсками его три партнера, все евреи, по очереди сказали: «Je dis passe» [«Я пасую» (фр.)]. На это будто бы Михаил Иванович, когда дошла очередь до него, подал такую реплику: «Ну, если жиды пас, то и я пас».

Когда Михаилу Ивановичу передали этот рассказ, он заметил: «Неостроумно – в том отношении, что не учли свойств моего характера: я в своем доме хозяин, старающийся всегда быть вежливым с гостями, а не держать себя хамом и оскорблять своих же гостей. Кроме того, никогда не было случая, чтобы мои партнеры были все жидами. Явно это изобретено с целью подчеркнуть, что Драгомиров близок с жидами».

При объезде генерал-губернаторства в каком-то пункте представлялась Драгомирову депутация от сахарозаводчиков. Один из представлявшихся, назвав свою явно еврейскую фамилию, якобы добавил: «православный». На это Михаил Иванович, как рассказывали, ответил: «Драгомиров, тоже не из жидов». Справедливость этого рассказа М.И. не отрицал.

Рядом с кабинетом М.И. Драгомирова в доме командующего войсками в Киеве была приемная, в которой дежурил адъютант, а когда адъютант куда-либо уходил, его заменял дежурный унтер-офицер жандармского полевого эскадрона. То, что говорилось громко в приемной, было отчетливо слышно в кабинете.

Приехал представляться генералу Драгомирову какой-то важный Остзейского края барон, с многозначительной фамилией. Застав в приемной дежурного унтер-офицера, немец стал его обучать, как надо о нем доложить, и несколько раз заставил унтер-офицера повторить свою сложную фамилию. Убедившись, что унтер-офицер ее хорошо зазубрил, он сказал: «Хорошо, пойди и доложи, что я приехал». Унтер-офицер открыл дверь в кабинет и, не закрывая ее, сделал шаг в кабинет и отчетливо, раздельно доложил вызубренную им фамилию. Михаил Иванович громко на это сказал: «Проси всех четверых…» Немец, конечно, был крайне обижен и вряд ли впоследствии поминал М.И. добрым словом. Михаил Иванович не отрицал этого случая.

Рассказывали, что во время одной из своих ежедневных утренних прогулок, в сопровождении кого-то при нем состоявшего, Михаил Иванович наткнулся в саду на солдата, который, ухаживая за хохлушкой, запустил обе руки ей за пазуху. Увидев командующего войсками, солдат страшно растерялся и замер со своими руками за пазухой у своей дивчины. Михаил Иванович будто бы остановился и сказал: «Молодчина, действуешь по уставу. Раз руки заняты – правильно отдаешь честь глазами».