Очерки из моей жизни. Воспоминания генерал-лейтенанта Генштаба, одного из лидеров Белого движения на Юге России

Старшим адъютантом мобилизационного отделения и моим первым учителем по мобилизационному делу был полковник Колоколов (Александр Евграфович), представлявший из себя довольно интересный тип. Мобилизационное дело он знал великолепно, обладал удивительной памятью и был чрезвычайно работоспособен. Обладая крепким физическим здоровьем, он мог, не отрываясь, в буквальном смысле этого слова, просиживать за работой 48 часов. Был случай, когда без сна и почти без пищи он проработал трое суток, и исполненная им работа была признана образцовой таким требовательным и придирчивым начальником, каким был начальник штаба генерал Шимановский. Колоколова все любили за его доброту, отзывчивость и готовность помочь чем только мог всякому, кто только к нему не обращался. Товарищ он был удивительно милый, готовый за всякого заступиться, всякого вызволить из беды. Скромен он был чрезвычайно. Стремился всегда оставаться в тени. Если начальство его хвалило, он всегда конфузливо заявлял, что, мол, это не он, а такой-то или ему помог исполнить работу, или дал такой-то совет. Впоследствии мы узнали, что он помогал каким-то вдовам и каким-то сиротам, но об этом он никогда никому не говорил. Несмотря на свою чрезвычайную скромность, он обладал редкими качествами: у него было много гражданского мужества; он никогда не боялся взять ответственность на себя.

Наряду с этими положительными качествами он имел и серьезное отрицательное качество: он пил запоем. Случалось это сравнительно редко – раз в два или три месяца, но период запоя тянулся 7—10 дней, и на это время он совершенно выбывал из строя. Когда он присылал мне, как своему помощнику, ключи от секретной кассы – я знал, что период запоя начинается. Во время запоя он обыкновенно запирался у себя на квартире и не скандалил. Но если во время запоя попадали к нему его более буйные приятели (полковники Глинский и Рейс, о которых скажу ниже), то дело принимало иной оборот, и требовалось вмешательство приятелей, чтобы утихомирить компанию и водворить ее по домам. Один раз генералу Рузскому едва удалось умилостивить генерала Шимановского, настаивавшего на увольнении Колоколова со службы. Дело было летом. Колоколов с К^о «закутил» в ресторане на Трухановом острове на Днепре против Купеческого киевского сада. Было уже поздно. Военный оркестр, игравший в ресторане, собрался домой. Колоколов запротестовал. Музыканты сыграли еще одну-две вещи и стали укладывать инструменты. Колоколов появился около оркестра, приказал разобрать инструменты, построил команду и заявил: «Раз хотите домой, то поведу вас я. Марш за мной!» После этого он двинулся к реке и. пошел в воду. Музыканты замялись, но на его окрик пошли за ним. Он приказал играть марш и двинулся дальше. Кто-то из публики стал кричать, что он перетопит музыкантов. На это Колоколов ответил: «Я иду впереди и утону прежде, чем захлебнется кто-либо из идущих за мною жидов». К счастью, среди публики оказался командир полевого жандармского эскадрона полковник Веньяшев¹¹⁵, большой друг Колоколова и человек колоссальной силы, который бросился в воду и вытащил не умевшего плавать и уже начавшего «пускать пузыри» Колоколова. Музыкантам Колоколов дал 25 рублей и отпустил домой.

Рузскому стоило больших усилий отстоять Колоколова и уговорить генерала Шимановского простить его и на этот раз. Вскоре после этого Колоколов получил Архангелогородский полк, которым прокомандовал, кажется, два года, и умер от воспаления легких. Как командир полка он был очень слаб.

Ближайшими приятелями Колоколова были полковники Глинский и Рейс, старшие адъютанты управления военных сообщений. Оба были очень знающими офицерами Генерального штаба, хорошими работниками, но любили сильно и часто выпить. Особенно был подвержен этой слабости Глинский, который к тому же был «буен во хмелю». Глинский все же был только рядовой хороший офицер Генерального штаба, а потому все более и более учащавшиеся его кутежи и скандалы должны были привести к каким-либо крупным для него неприятностям. Его часто спасало заступничество его начальника генерала Мартсона, но Шимановский в конце концов потребовал удаления Глинского из штаба округа. Только болезнь, а затем и уход с должности начальника штаба генерала Шимановского спасли Глинского в том смысле, что, хотя он и ушел из штаба округа, но был назначен начальником штаба 33-й пехотной дивизии в том же Киеве.

Летом 1900 года, будучи начальником штаба 33-й пехотной дивизии, Глинский напился на полковом празднике 131-го пехотного Тираспольского полка и решил ехать продолжать кутеж в город. Солдату-кучеру было кем-то приказано объехать вокруг лагеря и привезти Глинского к его же бараку. Предполагалось, что он спьяну не разберет, куда его привезли, и можно будет водворить его в постель. Но Глинский «разобрал» и, обозлившись, ударил кучера кулаком в физиономию.