Очерки из жизни одинокого студента, или Довольно странный путеводитель по Милану и окрестностям

Нет на свете более древнего и в то же время более современного, не побоюсь этого слова, искусства. Трудно найти более независимое и одновременно стесненное своими недоброжелателями творчество. Его зрителями становятся в основном местные или редкий турист, в трепете отыскивающий свой двухзвездочный отель в этих забытых муниципалитетом районах. При виде подобных произведений во мне появлялось сильное желание увидеть их творцов за работой. Они, как мне представлялось, вынуждены творить, постоянно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к шагам или шинам местных блюстителей порядка, которые, как это не обидно, не сознают вполне ни ценности, ни социальной значимости этого явления — графити.

И снова к Неаполю

Пропетляв сквозь добрую дюжину подобных улиц, я остался с некоторым чувством разочарованности: встречи с мафией не произошло. На меня даже не вылили помои с верхних этажей почерневших от времени домов. Вместо этого, однако, я получил на макушку несколько капель прохлады, всегда желаемой в летний зной. Виной тому было домашнее белье, обильно развешенное по всей ширине узких улиц.

Я нисколько не обиделся, поскольку считаю, что использовать для сушки белья такие бренные приспособления как батареи или, еще хуже, электрическую сушилку, вместо присносущего дуновения теплого ponente54 было бы так же кощунственно, как и расточительно.

Однако я подумал о замечательной иронии того, что на моем месте

мог оказаться чопорный господин, приехавший в южную столицу с целью снять с помощью своего бездонного банковского аккаунта, так сказать, самые сливки местной культуры: полюбоваться величием Везувия, оценить сохранность Помпей, составить мнение о сокровищах Геркуланума или посидеть в партере дедушки Сан — Карло55. Жарким вечером он прибудет в старый город, с холодным расчетом отыскать скромный ресторанчик, где по преданию родилась та самая, давно порезанная на весь мир, неаполитанская пицца. Покинув такси-лимузин заранее, с желанием продефилировать несколько шагов по старинной улочке, наш господин вдруг попадет под прохладный дождь среди ясного неба. Этот «дождь» редкими каплями прольется на его лысину и костюм от Cesare Attolini56, приобретенный здесь же, со свежевыстиранных семейников какого-нибудь угрюмого manovale57, недавно вернувшегося с работы, и здесь же, в траттории за углом, угрюмо потягивающего свое пиво. Последний никогда не узнает, а первый, может быть, так и не поймет, что произошло, но именно в этот момент, я уверен, где-то высоко — высоко вселенские весы качнутся на несколько дюймов в сторону мировой справедливости и всеобщего благоденствия.

В этих сохнущих семейниках, простынях и ночнушках, вывешенных на всеобщее обозрение, заключено какое-то особое гостеприимство местного люда по отношению к стекающимся со всего света ценителям неаполитанского колорита. Где, как не здесь, вспомнить о настоящем багрянородном принце, появившимся на свет в одном из самых нищих кварталов этого города, величайшим комиком своего времени, поэтом, музыкантом, меценатом и просто легендой Неаполя, да и всей Италии. Позвольте представить…

…Антонио Де Куртиз

Если кто-то из уважаемых читателей не узнал с ходу, о ком речь, проявите немного терпения, и мы назовем его полное имя. Среди переулков не очень благополучного, а проще говоря — бандитского района Sanità (что по удивительной иронии переводится как здравоохранение или санитария), сейчас трудно отыскать улицу, где он был рожден, да и совсем не безопасно. А если все же отыщите — не обольщайтесь. Вы не найдете здесь ни новомодного музея с аутентичным реквизитом из его бесчисленных фильмов, ни дорогого ресторана его имени, ни даже кафе, где можно было бы отведать кофе именно таким, каким предпочитал его маэстро. Отрадно одно — с 15 февраля 1898 года, когда маленький Антонио впервые огласил обшарпанную улицу с одним из бесчисленных имен Богородицы58 своим пронзительным неаполитанским криком, и соседи, высыпав на балконы, стали отпускать, перекрикивая ребенка, свои смачные поздравления матери — дородной, гордой и в то время одинокой женщине, — она, эта улица, нисколько не изменилась (да простит мне это наблюдение местный муниципалитет).