Очерки из жизни одинокого студента, или Довольно странный путеводитель по Милану и окрестностям

Наконец кто-то из нас сестрой смог выговорить первые звуки, сложившиеся в слова:

— А здесь?…

— А здесь да, теперь, все по-другому.

На мой вопрос:

— А Вы?…, — тут же последовал ответ:

— Нет-нет, я здесь не живу. Здесь теперь фирма, понимаете, а Висконти рос воон там (он махнул рукой на верхние этажи)…да, конечно, гений…Леопард! Конечно! Великолепная картина. Все костюмы настоящие!

Ума не приложу, что побудило нашего таинственного собеседника заговорить о моем любимом фильме Висконти — он видимо читал наши мысли.

— Мы очень… — начала в очередной раз сестра, уже без надежды закончить мысль.

— Конечно, можете! Но Вам нужно позвонить в фирму. Экскурсия вряд ли, а вот какое-нибудь мероприятие…О, извините, мне нужно бежать.

На этих словах он развернулся и скрылся. В том самом лазу, через который мы и пролезли внутрь. Видимо, он его и оставил приоткрытым, забежав в родовое гнездо по дороге забрать какую-нибудь фамильную ценность. Мы некоторое время стояли, пытаясь переварить произошедшее.

Его нисколько не смутило пребывание на частной территории его предков двух лопоухих русских, которых он таинственным образом распознал с первого взгляда. Он даже не намекнул нам, что хорошо бы выйти. Портье, сначала вышедшей посмотреть, что за разговор завязался на патио, сейчас вновь сидел, уставившись в свой экран, не обращая на нас никакого внимания. Все это попахивало какой-то фантасмагорией.

Но вдруг один вопрос вспыхнул у меня в голове как дальний свет, перекрыв все остальные. Я посмотрел на сестру, а она на меня — словом, мы уставились друг на друга: на каком языке этот таинственный отпрыск венценосного рода с нами говорил перед тем, как исчез? Свободном русском…? Но профессор славистики в моем старинном университете так не обращался с великим и могучим. Акцент, кажется, был, но это только подтверждало, что он все-таки итальянец.

Мы не стали злоупотреблять мистическим гостеприимством и, еще раз помотав головами по сторонам, вышли. По дороге домой я пытался разрешить эту загадку. Как мог проникнуть язык Толстого в вотчину языка Данте, да еще и с фамилией Висконти. Едва ли это были марксистские убеждения самого Лукино. В стране с христианско — демократической партией у руля даже самый яростный коммунист, не стесняясь своих убеждений, мог владеть парочкой фамильных замков с конезаводом в придачу и снимать фильмы так, как ему заблагорассудится, лишь бы денег хватало. Что делали с христианами — демократами и плодами их творчества в коммунистической России, дорогой читатель прекрасно знает. Поэтому вряд ли коммунист Висконти стремился сблизиться с товарищами за кордоном.

Может, преклонение режиссера перед гением Достоевского и непрестанные грезы о Раскольникове? Но Достоевский универсален, это знают все. И Марчелло Мастроянни, которого режиссер преобразил в одинокого мечтателя из Белых Ночей, — лучшее тому подтверждение. Была еще дружба с легендарной Анной Павловой. Но Павлова — это воплощенный язык жестов, язык тела, доведенный до совершенства. Кроме того, великая балерина прекрасно владела английским…да и дружила больше, кажется, с Чарли Чаплиным.

Оставалось одно — русская прабабушка, бежавшая с фамильными ценностями от большевиков откуда-нибудь из Смоленска. Ну, конечно! Я всегда это подозревал и теперь убедился окончательно — в режиссере Леопарда текла русская кровь! Это и породнило московского студента и миланского графа. Сестре я этого, конечно же, не сказал, а то еще загордится, чего доброго.

Почти конец…

Поздравляю тебя, дорогой читатель. Ты практически добрался до конца этой странной книги. Это удивительно, и я даже подумал… раз уж ты терпел меня с моей странной пунктуацией все это время — тебе ничего не стоит потерпеть еще немного. Признаюсь честно: как следующая глава затесалась в эту книгу — знает только заведующий того места, куда Данте с Вергилием угодили первым делом после сумрачного леса.

Вряд ли кому-нибудь когда-нибудь могло прийти в голову назвать Неаполь пригородом Милана. Тем более, что подобные заявления в Италии равносильны casus belli50 для гражданской войны. Поэтому да простит читатель автору его последний фортель и очередное, на этот раз бесповоротное отклонение от обещанного маршрута.

Как плохие гиды приводят нас в конце вялой, наполненной штампами экскурсии в безликое и безвкусное кафе, в которое мы бы сели и без них, так я, вконец спутав маршруты по Милану, привел тебя, дорогой читатель, в Неаполь.

При всей нашей пламенной любви к другим итальянским городам: кто не мечтал в Милане о Неаполе — тот не мечтал в России об Италии. Невозможно представить двух более непохожих друг на друга городов. Они как полюсы в итальянском мироздании, итальянском универсуме. А какой автор не желает, чтобы его труд пополнил плеяду “универсальных” книг. Вот и автор этих строк в погоне за своим честолюбием совершает бегство под небо потеплее и к краскам поярче — поверь, заключительное. Следовать за ним или нет — решать тебе, дорогой читатель.

Северянин в Неаполе