Очерки из жизни одинокого студента, или Довольно странный путеводитель по Милану и окрестностям

Ее обшарпанные стены и ржавые балконы были свидетелями незавидного детства ребенка, безотцовщины, насмешек и побоев от сверстников, очевидно не признававших художественной ценности его пародий на себя. Был бы отец Антонио более ответственным человеком, мальчик рос бы в каком-нибудь римском палаццо с непомерным штатом прислуги и гувернеров. Родись он на несколько сотен лет раньше — он мог бы править этим народом… Но судьба распорядилась иначе, и будущий Антонио Гриффо Фокас Флавио Дукас Комнено Порфирородный Гальярди де Куртиз Византийский, Его Императорское Высочество, Герцог Палатинский, Рыцарь Священной Римской Империи, Наместник Равеннский, Граф Македонский и Иллирийский, Князь Константинопольский, Киликийский (не устали еще?), Фессалийский, Понтийский, Молдавский, Дарданийский, Пелопоннесский, Герцог Кипрский и Эпирский, Герцог и Граф Дривастский и Дураззский59…, а для друзей просто Totò, он стал властителем нового искусства, захватывавшего мир куда быстрее, чем любая империя — кинематографа. В то время, как мать прочила сыну священнический сан, а родовитый отец где-то постигал всю степень ответственности отцовства, Totò уже связал свою жизнь со сценой неразрешимыми узами брака. Когда же, вразумившись и признав сына, родитель почил, слава новоиспеченного наследника уже перекрыла своим блеском свалившуюся на него родословную, а фильмы с его участием с лихвой перевесили все полученные им титулы. Великий Чаплин творил за океаном, а Totò — здесь, в доставшейся ему в наследство Европе. Сам Висконти, у которого и список титулов был все же покороче, всецело признавал художественные заслуги потомка Византийских императоров.

Как это часто случается, на долю самого Антонио выпало немного личного счастья. Женщины, решая, что их сердце разбито, писали ему пламенные письма и умирали60. Единственный брак, едва заключившись, вскоре распался, но бывшие супруги продолжали жить под одной крышей ради дочери. Наконец, единственный сын, едва родившись (уже у другой женщины — последней музы актера), отошел в мир иной. В память о нем Totò всю оставшуюся жизнь навещал детей — сирот, не забывая переводить в детдома огромные суммы. Что до остальных людей — принц Антонио, знавший лучше многих, что такое нищета, искрометно обличал общество, ее породившее, в своем творчестве и боролся с ней весом своего кошелька в жизни.

Другими созданиями, попавшими в фавор князя, стали бездомные собаки, для которых он отстроил собачий питомник, объясняя свою слабость тем, что люди способны на предательство, собака — никогда.

Список фильмов с его участием едва не перевалил за сотню, но сцена, с подмостков которой он начинал свой творческий путь, никогда его не отпускала. Его преданность стоила ему зрения: предположительно из-за яркого света софитов и огней рампы к концу жизни актер практически полностью ослеп. Окончил свой жизненный путь Антонио ди Куртиз, сетуя, что так и не смог воплотить в своем искусстве все возможности, которые дала ему та самая сцена. Родившись на 9 лет позже Чаплина, с которым их так много необъяснимым образом роднило, умер Totò на 10 лет раньше его, в возрасте 69 лет.

Уходил великий комик национальным героем. Вопреки его желанию почить тихо и без лишних слез, Италия хоронила его 3 раза. Один раз в Риме и два в Неаполе. Когда в Милане умирал Верди, мостовые города были застланы сеном, чтобы дробь колес экипажей не беспокоила маэстро. Неаполитанцы пошли дальше: встречая тело своего любимца, они перекрыли все улицы. Город замер на несколько часов: магазины и прилавки закрылись, на всех окнах висели знаки траура, тысячи и тысячи неаполитанцев вышли на улицы, чтобы проводить Totò в последний путь. Третьи же похороны организовал сapoguappo — своеобразная глава того самого бандитского района, где Антонио появился на свет. Несмотря на то, что гроб был по понятным причинам пуст, процессия собралась не меньше предыдущих.

Однако опрометчиво упрекать (да и небезопасно) самих неаполитанцев в забывчивости. Народ, в среде которого рос великий комик, не позабыл его. Свидетельством тому служит портрет Totò, что красуется на углу его родного дома, выполненный тем самым безымянным мастером, для которого город — это холст, а краски — сама жизнь. И теперь флегматичная гримаса principe della risata61, соседствует с не менее флегматичным поломанным дорожным знаком, посыл которого едва ли ясен. Тут же по соседству примостились переполненные мусором контейнеры, роскошью нашего времени, свидетелем которой Антонио, думается, стать не успел. Пройдя дальше, вы найдете прилавок с его портретами на майках, магнитами на холодильник и фигурками — свидетельство, что хоть кому-то дорога память об актере не только в символическом, но и вполне материальном смысле.