Очерки Крыма

Смело подъезжает он к кунацкой княгине, владетельницы Каралеза, и вызывает чайю (приказчика), несмотря на наши грозные запрещения. Чайя суетливо бежит в гаремный двор, оттуда опять к нам, с ладонью на сердце, почтительно пропускает нас в кунацкую, переговаривая что-то с Бекиром. Вот мы в гостях у татарской княгини; мы; мы сидим на коврах, тянувшихся сплошь вдоль трех стен кунацкой. Чайя — суровый бородатый татарин с проседью — устанавливает перед нами на обычном табуретном столике какое-то оригинальное баранье рагу, пшенную кашу, сдобные татарские пирожки. Комната уже полна прислуги, и нас разбирает смех при виде этикета, который соблюдается в отношении нас. Чайя позволяет себе находиться невдалеке от нас, свободно курит трубку и садится около нас на ковер. «Одаджи» (дворецкий), хотя тоже курит трубку, но держится подальше и сидит только на корточках. Повар помещается еще дальше от почетного угла и уже без трубки, а остальная прислуга вытянулась вдоль стены у самой двери и, кажется, не смеет даже присесть на корточки. Подали сальные свечи, и один из татар озабоченно держит в своих руках щипцы, которые было бы удобнее оставить на столе. По временам, он мягким шагом подходит к столу, снимает осторожно со свечи и с тою же безмолвною сосредоточенностью возвращается на свою прежнюю позицию у стены, откуда внимательно продолжает наблюдать за нагоранием фитиля. Сосед его держит маленькую курильницу с углем, третий — какой-то подносик. Все проникнуты сознанием своих важных обязанностей. Еще новый слуга внес множество перин, пуховых подушек и ваточных одеял. Хотя все это было сделано не из полотно, а из дешевого пестрого ситца, но отличалось безукоризненною чистотою. Пока тянулось наше угощение и приготовление к ночлегу, мною овладело какое-то знакомое чувство, в котором я не сейчас дал себе отчет. Мне казалось, что я уже не раз бывал в этой обстановке и видел уже этих людей, эти обычаи. Картины глубокого детства встали в памяти Крепостные лакеи, бесполезно толпящиеся у барского стола, кто с салфеткой, кто с тарелкой, кто с вилкой на подносе; то же многочасовое торчание вдоль стен с заложенными назад руками; те же сальные свечи; те же длинные трубки и постоянная обязанность набивать их; те же дворецкие и приказчики, тот же жирный и грубый вкус в выборе кушаньев, даже расположение мебели в нитку, вдоль стен, и изобилие постельного добра — все это близко знакомое, недавно еще крепко жившее и недавно навеки погибшее.

Масса русского среднего дворянства — не те немногие фамилии, которые в столичной службе успели рано прикоснуться к европейским обычаям, а то помещичество, которое выходило в отставку после первого чина и с 15 лет не выезжало из своих вотчин, — без всякого сомнения, заимствовала от татарских мурзаков гораздо более чем мы думаем. Но более всего говорит об этом заимствовании образ жизни татарского мурзака, его хозяйственная распущенность, его страсть к лошадям и собакам, характер его домашнего комфорта. Девственная громозвучность голосов, девственно-мощные организмы, переполненные густою и сердитою кровью, эти черные, гневные глаза, привыкшие только приказывать, эти жесткие как грива усы и волосы — все это я видел давно, в эпоху своего отрочества, и все это я с изумлением увидал во всем живье, через 25 лет, когда мне пришлось пожить среди татарских мурзаков. Татарский мурзак — это идеал, с которого копировался наш крепостной помещик.

До Бахчисарая мы решились ехать прямо по степи, где и подняли отчаянную скачку наперегонки, к всеобщей потехе. Если бы под нами были не татарские лошади, не один бы из нас вернулся калекой. Это нас раздразнила степь, ровная, безбрежная. Мы, конечно, нашли бы более удобств в ханском дворце, где уже не раз пользовались радушием почтенного и гостеприимного коменданта Я.А.Ш-ка; но нам не хотелось еще выбиваться из татарщины и разрушить нашу многодневную иллюзию. Поэтому решено было остановиться в татарском «хане». «Хан» выбрали типический, из таких, которые уже начинают исчезать, уступая место столь же неудобным, еще боле грязным и гораздо более дорогим «нумерам», в кабацко-русском вкусе. На внутреннем дворе хана была полуоткрытая татарская кофейня, с фонтаном посредине. Пока Бекир делал закупки и поил лошадей, мы сидели в кофейне, на высоких и широчайших диванах, совсем с ногами. Кафеджи угощал нас в крошечных чашечках черным кофеем с гущей, который он приготовлял с большим мастерством, тут же на печи, в маленьких узкогорлых кофейниках турецкой формы. Из соседней шашлычни татарин принес нам несколько палочек с нанизанным на них горячим и румяным шашлыком, который еще весь шипел, на который мы, конечно, с жадностью накинулись. Присутствии необычной публики в кофейне хана распространилось по соседству, и много татар приходило глядеть на нас, особенно на нашу амазонку. Бекир и тут пустил слух о князе, и весь двор скоро наполнился татарскими барышниками, которые предлагали заезжему князю купить у них верховых лошадей. Бахчисарайские лошади действительно считаются за лучших в Крыму.