Очерки Крыма

Оно здесь растет гомерически и рушится гомерически; оно не знает ни мелочей, ни полумер. И, конечно, жалким и бедным должно ему казаться наше кропотливое ухаживание за своими родовыми дворянскими гнездами, наша убыточная возня с каким-нибудь запущенным садом, насаженным старою бабушкою, наше идиллическое отношение к пруду или аллее, с которыми связаны самые светлые страницы нашей юности и которые мы не соглашаемся продать, в очевидное разоренье себе, за самую выгодную цену. Какой-нибудь старичок буфетчик, полный преданий фамилии и доживающий свой век в барском углу, на барской месячине, как все вообще романтические отношения старого помещичества к старому крестьянству, покажутся отрывками такого отжившего и глупого мира этим самоуверенным хозяевам нового закала, знающим только свой хозяйственный баланс и верующим только в него.

Да, тянет отсюда чем-то неприятным и непривычным, но вместе с тем тянет ростом и силою. Сюда, и никуда больше, суждено разрастаться в будущем нашей широкой и неустроенной отчизне. Чего не заведешь, чего не добудешь здесь, в этом крае непочатого богатства, в котором поместится население пол-Европы, в этом громадном паровом клину нашей русской земли, заготовленном историей плодотворного будущего. Велика еще сила народа, у которого есть в запасе такие нетронутые пары, и недаром так тревожно смотрит на тугой рост этого народа-юноши старая Европа, изжившая все, что ей можно было изжить, выпахавшая в золу последний вершок своей духовной и физической почвы.

Железная дорога с ее блестящими вокзалами, французскою кухнею, многолюдною толпою, со всем своим шумом и движеньем — такая же фальшивая декорация, загораживающая пустыню, как и те декорации деревни, декорации празднества, которыми отводил глаза от безлюдья роскошной императрицы ее роскошный князь Тавриды. Да, это еще настоящая пустыня, ужасающая, безотрадная. Смущенному духу хочется разуверить себя, хочется опереться на кого-нибудь в этом безлюдье. Есть ли тут в поле жив человек? Хочется крикнуть, как в старой сказке, в ответ этому бесконечному молчанию, в ответ этим беспредельным далям…

Симферополь из старинной татарской деревушки Ак-мечеть (Белая церковь) превратился теперь, с проведением железной дороги, в настоящий европейский городок. Он производит милое впечатление своими беленькими, чистенькими домиками, своими тополевыми аллеями, своими зелеными садами, а главное, своею зеленою холмистою степью, на которой этот опрятный белокаменный городок стоит, как на хорошеньком блюдце, вырезаясь на заманчивой синеве южных гор. Татарский квартал Симферополя забился теперь совсем в глушь, и татарский элемент его населения стал заметен гораздо менее чем это было еще несколько лет назад. Магазины, дома, учебные заведенья разрослись сильно. Уже многих местностей узнать нельзя после девяти лет отсутствия.