Очерки по истории политических учреждений России

Из общего правила, запрещающего евреям селиться в обеих столицах и в большей части коренных русских губерний, сделаны, разумеется, многочисленные изъятия. Лица, удостоенные ученых степеней или принятые в университет в качестве студентов, отправляющие какие-нибудь административные функции или получившие какой-нибудь чин, и, наконец, представители свободных профессий, таких как адвокаты и врачи, пользуются правом повсеместного жительства. Но, с другой стороны, закон сделал и старается еще сделать все возможное для ограничения числа тех, кто может подойти под это изъятие путем получения университетской степени. Так, число евреев, допущенных в высшие учебные заведения в качестве студентов, не должно превышать трех процентов всего числа. И у правительства еще хватало бесстыдства обращаться к богатым евреям за пожертвованиями на учебные заведения, в которых к их единоверцам относились, как к париям. Еще более удивительно, что эти просьбы имели успех — так велико раболепство нашего третьего сословия перед теми, по воле кого существуют повышенные пошлины на заграничные товары для еще большего обогащения богачей! Стеснения, которым подвергаются евреи, желающие получить высшее образование, будут удивлять нас менее, если мы узнаем, что эта же система процентного отношения применяется равным образом и к полякам вне Польши: они не могут превышать десяти процентов всего числа студентов университета. Правительству так понравилась эта система процентного отношения, что оно решило воспользоваться ею также для уменьшения числа евреев среди адвокатов. И заметьте, что эта тенденция, поддерживающая все дикие народные предрассудки против евреев, решительно противоречит симпатиям наших лучших ученых к евреям, занимающимся свободными профессиями, и весьма часто и желаниям торгового класса древней столицы, просившего правительство не изгонять евреев ввиду значительных услуг, которые они оказывали их промыслу в качестве второстепенных агентов.

Терпимость, проявляемая по отношению к евреям в весьма ограниченных размерах, распространяется на все религии, не заключающие в себе ничего противного общественной нравственности. Последнее ограничение имеет в виду секты, подобные уродующим себя скопцам, или такие необычайные и наделавшие недавно так много шуму секты, члены которых, ожидая близкого конца мира, погребли себя живыми. Вполне понятно, что нельзя признавать право на существование за вероучениями подобных фанатиков, но вместе с тем следует бояться, как бы под предлогом охранения народной нравственности правительство не стало преследовать передовые протестантские секты вроде штундистов. Когда я пишу эту главу, предо мной лежит последний номер русской газеты, в котором напечатано следующее сообщение: «Один из судебных департаментов сената — нашего кассационного суда — должен был высказаться в мае месяце относительно применения недавнего циркуляра Комитета министров. В силу этого циркуляра предоставленное всем раскольникам право иметь помещения для отправления их культа не должно быть признаваемо за штундистами. Сенат полагает, что прежде чем применить это общее правило, суды должны осведомиться, действительно ли преследуемые лица виновны в непризнавании таинства, гражданских властей, обязательности военной службы и присяги и придерживаются ли они взглядов, противных православной церкви и политическому строю России.

Трудно сказать, что поражает вас более в этом решении: то ли что неверие в святые таинства смешано в одну кучу с отказом от военной службы, или то, что сенат не желает допустить a priori, что достаточно прослыть штундистом, чтоб стать парией в отношении свободы отправления религиозного культа. Что касается автора, то большее значение он придает последнему факту и видит в нем подтверждение высказанных выше опасений. Правители России желают считать безнравственным все то, что угрожает существующему порядку вещей, и поэтому отказ убивать в сражении или принести присягу является в их глазах чем-то тождественным отрицанию Евангелия.