Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время

Действительно, Вор получил помощь из-за литовско-польского рубежа очень скоро после того, как объявил себя царем. Если следовать хронологии, предлагаемой в «Истории ложного Димитрия», то можно сказать, что Вор пришел в Стародуб около 12 июня 1607 года («в десятую пятницу после православной Пасхи»), через месяц после того принял имя Димитрия, а уже 2 сентября нового стиля у него были ратные люди, вышедшие из Речи Посполитой искать в Московии военного счастья и добычи. Политический кризис, переживаемый в те годы Речью Посполитой, как нельзя более способствовал такой военной эмиграции. Личная политика Сигизмунда III очень раздражала польское общество, а «златая вольность», уже вошедшая в нравы шляхты, указывала этому раздражению легкий и законный выход в рокоше. К тому времени, когда Вор кликнул свой клич из Стародуба, Польша только что пережила домашнюю войну, очень известную под названием «рокоша Зебжидовского». Рокошане летом 1607 года понесли от Жолкевского полное поражение под Гузовом (в Малой Польше) и в значительном числе «блуждали рассеявшись около границ России», то есть Московского государства. Боязнь королевской репрессии и тяжелые последствия боевой неудачи должны были побуждать их к переходу на московскую территорию, на которой они могли достать себе воинскую славу и материальное обеспечение. Но эта самая слава и добыча влекли к себе и не одних рокошан. Если знаменитый Лисовский выбежал на Русь к Вору, потому что не мог оставаться на родине, так как был «выволанец (wywołaniec) и чести своей отсужен», то, с другой стороны, не менее знаменитый Ян Петр Сапега, родственник великого канцлера литовского Льва Сапеги, вовсе не был вынужден покинуть свою родину и шел на Москву открыто, «за позволением Сигизмунда III», собирая войска. Он имел в виду не простой грабеж, а высокую, по мнению его биографа, цель – отмстить вероломной Москве за плен и гибель в ней польских гостей Самозванца и добыть славы себе и своему отечеству подвигами рыцарства. Столь почтенное намерение, не оставленное Сапегой даже и тогда, когда уже было заключено формальное перемирие между Москвой и Речью Посполитой (в июле 1608 г.), не встречало препятствий ни в сознании общественном, ни в политике Сигизмунда. Король не только попустил Сапеге набрать несколько тысяч войска, но и следил за его походом, имея сведения, например, о том, что когда Сапега был под Смоленском, то «эта крепость покорилась бы ему, если бы он захотел занять ее именем короля». За такими вождями, как Рожинский, Сапега и Лисовский, в Московское государство потянулся ряд более мелких искателей приключений до убогого наемника (chudego żołdaka), которого влекла туда надежда достать войной кусок хлеба (powiodła nadzieia zysku). И в конце концов у Вора собралось большое число авантюристов из Речи Посполитой, потому что, по словам Мархоцкого, там было немало готовых к походу отрядов как людей, которые ходили за короля на рокошан, так и самих рокошан. Благодаря этой «оказии» вербовка крупных «полков» совершалась очень быстро и легко. Сапега собрал, по счету Когновицкого, до семи с половиной тысяч конницы и пехоты. Рожинский, по счету Мархоцкого, «близко четырех тысяч». Кроме этих крупных вождей, к Вору пришло много иных с меньшими отрядами; таковы были Будило, два Тышкевича, Валавский, Велёгловский, Рудницкий, Хруслинский, Казимирский, Микулинский, Зборовский, Млоцкий, Виламовский и т. д. Таким образом, при Воре скопилось мало-помалу очень значительное польское войско[120].