Подобно тому как царь Василий 7 марта в своем указе высказал правило: «не держи холопа без кабалы ни одного дня», так Соборное уложение 9 марта относительно крестьян высказывает правило: «не принимай чужого». Оно устанавливает твердо начало крестьянской крепости: крестьянин крепок тому, за кем он записан в писцовой книге; крестьянский «выход» впредь вовсе запрещается, и тот, кто принял чужого крестьянина, платит не только убытки прежнему владельцу вышедшего, но и высокий штраф, именно десять рублей, «на царя-государя за то, что принял против уложения». Определив таким образом крестьянское прикрепление, Соборное уложение переходит к вопросу о беглых владельческих людях, крестьянах и холопях одинаково. Оно устанавливает 15-летний срок давности для исков о беглых и превращает крестьянские и холопьи побеги, по выражению В. О. Ключевского, «из гражданских правонарушений, преследуемых по частному почину потерпевших, в вопрос государственного порядка». Уездная администрация обязана была сама разыскивать и возвращать беглых владельческих людей: управители государевых дворцовых и черных, а также и церковных сел и волостей лично отвечали за прием беглых в их села и волости, а население волостное и посадское платило убытки «за пожилое» владельцам беглых людей[118]
.Сопоставление приведенных законов о холопах и крестьянах ведет неизбежно к тому заключению, что царь Василий понимал общественное значение бунта во имя царя Димитрия и видел ясно его социальную подкладку. Восставая против добровольного холопства, запрещая крестьянский выход, назначая наказание за прием беглых владельческих людей, царь Василий желал укрепить на месте и подвергнуть регистрации и надзору тот общественный слой, который производил смуту и искал перемен. Изданием подобных законов правительство признавало, что государство находится в состоянии гражданской смуты, но в то же время, стремясь только к простой репрессии и к более прочному закрепощению недовольных масс, это правительство обнаруживало слишком консервативное настроение. Победив Болотникова и прогнав от Москвы его войско, Шуйский думал, что враг потерял свою силу. Сопротивление «воров» в Калуге и Туле не могло уничтожить такого убеждения, но лишь на время его поколебало. Взятие Тулы Шуйский праздновал как окончательное торжество над врагом и не считал нужным делать побежденным каких бы то ни было уступок. Крепостной порядок не только оставался в прежней силе, но получал в законе еще большую определенность и непреложность.
Таким образом, смута, превратившись в социальное междоусобие, на первый раз привела к поражению восставших на старый порядок и к торжеству московского правительства, В лице последнего побеждала политическая реакция, руководимая княжатами, и общественный консерватизм, представляемый землевладельческими группами населения.
V