А. П. Богданов не сделал блестящих открытий, но он дал своей родине лучшее, чем сотню новых видов жуков или рыб: десятки новых зоологов, музеи, научное общество. Грех, в котором иногда обвиняют Богданова, таков: показная, «выставочная» деятельность организованных им учреждений («Общества любителей», Зоологического сада), отсутствие в них строгой научной деятельности (читай — академизма). Это несправедливое обвинение. Правда, могло казаться, что блестящими выставками и торжественными заседаниями А. Богданов стремился создать себе широкую рекламу, но если это и делало его имя известным «всей Москве», то оно же и втягивало эту «всю Москву» в круг интересов зоологии. И во всяком случае зоология рекламировалась сильнее ее рекламиста. Стремясь к возможно широкой популяризации знаний, Богданов хорошо понимал, что «пробить толщу толпы» в те времена можно было только путем интересных выставок, демонстраций и помпезно обставленных заседаний: строгая научная деятельность придет в свое время, когда сад и «общество» окрепнут. Не А. Богданов виноват в превращении Зоологического сада в увеселительное заведение, а те, кто не давали на его содержание денег, и нужно только удивляться, что сад не погиб, а все же кое-как существовал, пусть и при грохоте военного оркестра и хлопанье пробок пивных бутылок.
Учеником и другом Рулье был Сергей Алексеевич Усов
(1827–1886), только на 31-м году жизни получивший университетский диплом. В 1861 г. Усов начал преподавательскую работу, и с тех пор жизнь его оказалась тесно связанной с Московским университетом. Ученик Рулье, он крепко усвоил основную идею своего учителя и не в узкой специализации, а в стройной системе знаний искал того, что может дать наука. Узко специальных работ С. Усов опубликовал мало («Третий ученик Рулье — Николай Алексеевич Северцов
(1827–1885) — еще студентом исследовал фауну Воронежской губернии[162], за что позже получил и степень магистра и Демидовскую премию Академии наук. В 1857–1858 гг. он изучал фауну киргизских степей, добрался до низовий Сыр-Дарьи и здесь попал в плен к кокандцам, — его на аркане притащили в г. Туркестан. Только через два месяца, благодаря настойчивому вмешательству русских властей (дело было не в ученом, а в «престиже» надвигавшегося на Среднюю Азию двуглавого орла), его отпустили на свободу. Приключение не отбило охоты к экспедициям в Среднюю Азию, тогда еще весьма «беспокойную» страну: кокандцы, бухарцы и хивинцы никак не хотели «замиряться», а русские мануфактуристы не могли обойтись без «своего» хлопка; впрочем, «дорога в Индию» тоже немало привлекала царя и «дворец», хотя вряд ли кто из них и представлял себе отчетливо, что стала бы делать Россия с Индией, если бы та вдруг оказалась ее «провинцией». В 1864 г. Н. Северцов сопровождал генерала Черняева в его семиреченском походе и исследовал озеро Иссык-Куль, в 1868 г. побывал в Ходженте и Фергане[163], в 1877–1878 гг. был начальником памирской экспедиции, а в 1879 г. ездил по Семиречью и Сибири. Последние годы жизни он провел в Москве и Воронеже. Н. Северцов умер, как подобает, путешественнику, — не на постели. Переезжая по льду Дон, он провалился в полынью. Неожиданность ледяной ванны вызвала нервный удар и почти мгновенную смерть.Н. А. Северцов изучал преимущественно наземных позвоночных, особенно же любил птиц: им было собрано около 12 000 шкурок. Фаунист и зоогеограф, он установил Китайско-гималайскую область (ныне подобласть Палеарктики)[164]
, указал на особенности тян-шанской фауны и выяснил причины их, разработал вопрос о вертикальном распространении животных[165], провел ряд наблюдений над пролетами и пролетными путями птиц. Он мало сидел в лаборатории: ее заменяли ему степь и горы.