Очерки по социологии культуры

Характерна в этом смысле ведущая роль «новостей» — они составляют, можно сказать, смысловой стержень телевизионного мира. 74 % опрошенных смотрят их каждый день, причем 88 % этого контингента — не по одному разу. Чаще других и больше всего по объему затраченного времени новостные программы смотрят пенсионеры, люди с начальным или неполным средним образованием (40 % этой социально-демографической подгруппы смотрят новости не менее чем трижды в день). И чем ниже образование респондента, тем чаще он смотрит «новости» в течение дня, тем сильнее он ориентирован на многократное повторение уже известного. Дело не только в том, что у пенсионеров, естественно, больше свободного времени, но в восприятии новостей как зрелища, развлечения, которое не тускнеет от повторения, а, напротив, становится еще существенней, полнозначнее, эмоционально ближе, приятнее. По 2–3 раза в день новости смотрит и большая часть рабочих, что опять-таки заметно чаще, чем у наиболее активных и обладающих большим информационным кругозором в социальном плане групп — специалистов, руководителей или предпринимателей, от которых, казалось бы, и следовало ожидать напряженного слежения за новой информацией.

Подобное повторение (усиление, закрепление, фиксация через повтор) является важнейшим массовым социальным эффектом телевидения. Этот эффект и соответствующая ему, массовая по распространенности зрительская установка явно противоречат расхожему представлению об исключительно утилитарном, инструментальном отношении к информации, которое видит за ожиданием новостей обязательно и прежде всего поиск «нового», «ранее не бывавшего».

Привычка, эффект повторения, расцениваемый массовым зрителем высоко позитивно, выступают особым барьером, опосредующим включение в режим символического существования «всех как один вместе со всеми». Это не «информационный парадокс» (как Ю. М. Лотман трактовал в свое время канон в искуссстве), а сложный механизм или своего рода шифр включения индивида в социальное действие особого типа — предельно общее по характеру, интегрирующее по смыслу и эффекту. Чем более знакомо зрителю показываемое сейчас на экране, тем выше его символический, можно сказать, ритуальный смысл, тем выше значение показа не столько как информации, репрезентации тех или иных значений («реальности»), но в гораздо большей мере — как способа организации зрительского опыта (своего рода рифмы или припева). И, как ни парадоксально это звучит для квалифицированного, изощренного ценителя и знатока культуры, тем эмоциональнее переживание подобного акта и факта повторения в его тождестве себе, в его тавтологичности. Эмоциональнее именно потому, что символичнее: таков, например, аффективный механизм сплачивающего и мобилизующего воздействия парада на участников и зрителей, таково действие маршевой музыки военных оркестров (а во многом и просто массовой песни, особенно когда исполнители — «все»).

С другой стороны, подобная тавтология (тавтологичность — один из ключевых принципов работы массовых коммуникаций) важна для рядового зрителя как презумпция того, что передаваемая информация организована, что организован мир, а соответственно организовано и социальное существование реципиента (его время, распорядок жизни семьи, устройство квартиры и проч.). Мир — общество — общая жизнь организованы не тобой, а устроены извне и одинаково для всех: только такое понимание человека и общества способно обеспечить «чисто техническое», дистанцированно-зрительское включение в социум. Символика подключенности к общей жизни, обозначаемой событиями, происходящими не здесь и не с тобой, существенней, чем передаваемая информация, важнее твоего собственного поведения.

Характерно, что в обращении к игровому кино, кинофильмам и телесериалам, проявляются те же структуры и стереотипы восприятия — ориентация на привычное, повторяющееся, ожидаемое. Конструкция сериала это прямо подразумевает, больше того — включает в свою поэтику. При всей закрученности сюжетных перипетий ничего и вправду неожиданного, однократного, непоправимого, по крайней мере — с главными героями, случиться не может, это (например, гибель) противоречило бы принципу серийности. Поэтому серийность и трагичность несовместимы (можно сказать и по-другому: трагедия и сериал — формульные квинтэссенции двух принципиально разных типов культуры, двух различных обществ с разными, соответственно, антропологическими моделями, разными типами человека).