Очерки по теории сексуальности

На обратном пути Ганс спросил у отца: «Разве профессор разговаривает с богом, что он все может знать наперед?» Пожалуй, я мог бы возгордиться такой оценкой из детских уст, если бы не сам спровоцировал ее своим шутливым хвастовством. После консультации я почти ежедневно получал сведения об изменениях в состоянии моего маленького пациента. Нельзя было, конечно, ожидать, что он после нашего разговора сразу избавится от беспокойства, но оказалось, что ему теперь ему представилась возможность свободно излагать свои бессознательные измышления и справиться с назойливой фобией. С этого времени он старательно выполнял ту программу, которую я заранее составил и передал его отцу.

* * *

«Второго апреля. Можно отметить первое существенное улучшение. До сих пор Ганса никак нельзя было заставить выйти за дверь на сколько-нибудь продолжительное время, и он в очевидном испуге мчался домой, едва заметив лошадей, а теперь он провел за дверью целый час – и нисколько не пугался, даже когда мимо проезжали экипажи, что у нас случается довольно часто. Время от времени он убегал в дом, замечая вдали лошадей, но тут же, как бы передумав, возвращался обратно. В любом случае, от былого беспокойства остался лишь слабый след, и улучшения после всех разъяснений не подлежат сомнению.

Вечером он сказал: «Раз мы уже выходим на улицу, можно поехать в городской парк».

* * *

«Рано утром 3 апреля он забрался ко мне в постель, чего в последние дни больше не делал – и явно гордился своим воздержанием. Я спросил: «Почему ты пришел сегодня?»

Ганс: «Пока мне не страшно, я не прихожу».

Я: «Значит, ты приходишь потому, что боишься?»

Ганс: «Без тебя мне страшно, когда я не в твоей кровати, мне страшно. Когда я перестану бояться, то больше не приду».

Я: «Значит, ты меня любишь, и на тебя находит страх, когда ты утром лежишь в своей постели? Поэтому ты приходишь ко мне?»

Ганс: «Да. А почему ты сказал, что я люблю маму и на меня находит страх? Ведь я люблю тебя?»

Мальчик теперь в выражении своих мыслей достигает необыкновенной ясности. Он дает понять, что в нем любовь к отцу борется с враждебностью к нему же из-за соперничества за мать; он упрекает отца за то, что тот до сих пор не замечал этой игры сил, которая перерождалась в снедавшее Ганса беспокойство. Отец еще не вполне понимает сына: только после этого разговора он убеждается во враждебности мальчика, хотя я говорил об этом уже при нашей консультации. Нижеследующее описание, которое я привожу в неизмененном виде, собственно говоря, важнее для разъяснения положения отца, чем для характеристики состояния маленького пациента.

«Это возражение я, к сожалению, не сразу понял во всем его значении. Ганс сильно любит мать и, очевидно, хочет, чтобы меня не было: тогда бы он занял место отца. Это подавленное враждебное желание перерождается в беспокойство за отца, и он приходит утром ко мне проверить, не исчез ли я. Увы, в тот миг я всего этого не понимал и сказал ему так: «Когда ты один, тебе жутко, что меня нет, и ты приходишь сюда».

Ганс: «Когда тебя нет, я боюсь, что ты не придешь домой».

Я: «Разве я когда-нибудь грозил тебе тем, что не приду домой?»

Ганс: «Ты – нет, но мама грозила. Она говорила мне, что больше не вернется. (Вероятно, он проказничал, и жена пригрозила ему своим уходом.)

Я: «Она сказала это, потому что ты плохо себя вел».

Ганс: «Да».

Я: «Значит, ты боишься, что я уйду, потому что ты себя плохо вел? Из-за этого ты приходишь ко мне утром?»

После завтрака я встал из-за стола, и Ганс сказал мне: «Папа, не убегай от меня!» Я обратил внимание на выбор слов: «не убегай», а не «не уходи». Я ответил так: «Ага, ты боишься, что лошадь убежит от тебя?» Он засмеялся».

Мы знаем, что эта часть беспокойства Ганса как бы делится надвое – мальчик боится отца и боится за отца. Первое происходит из враждебности по отношению к отцу, второе порождается конфликтом между привязанностью, которая здесь усугубляется за счет восполнения былой неприязни, и враждебностью.