Очерки по теории сексуальности

При этом отец, которого мальчик возненавидел как соперника, оставался тем же самым отцом, которого он всегда любил и должен был любить дальше, ведь тот был для него первым товарищем по играм и приглядывал за ним сызмальства; так возник первый душевный конфликт, исходно неразрешимый. Причем Ганс – настолько развитой ребенок, что любовь в нем попросту не могла не восторжествовать, не могла не вытеснить ненависть, пускай не до конца (эта ненависть к отцу все же поддерживалась любовью к матери).

Отец не только знал, откуда берутся дети, но и сам принимал участие в деторождении, о чем Ганс довольно смутно догадывался. Каким-то образом здесь была замешана «пиписька», ведь его собственная затвердевала всякий раз, когда он думал о подобном, а у взрослых «пиписьки» наверняка больше, чем у детей. Размышляя обо всем этом, мальчик неизбежно должен был предположить, что имело место некое насилие над мамой, какое-то разбивание, открывание, внедрение в закрытое пространство – словом, что-то, позыв к чему он ощущал в себе самом. Те чувства, которые внушал ему собственный пенис, вели к догадке о существовании вагины, однако он пока не мог справиться с этой загадкой, так как не располагал соответствующими знаниями. Наоборот, убежденность в том, что у мамы такой же пенис, как у него самого, препятствовала разрешению задачи. Попытка выяснить, что же нужно проделать с матерью для того, чтобы у нее появились дети, затерялась в бессознательном, а оба активных побуждения – враждебность к отцу и садистско-любовное по отношению к матери – тоже остались нереализованными: первое вследствие любви, сосуществовавшей с ненавистью, а второе вследствие растерянности, обусловленной этим инфантильным сексуальным теоретизированием.

Вот так, опираясь на результаты проведенного отцом мальчика анализа, я мог реконструировать бессознательные комплексы и стремления, вытеснение и новое пробуждение которых вызвало фобию у маленького Ганса. Безусловно, поступая таким образом, я возлагаю чрезмерные надежды на мыслительные способности четырех- или пятилетнего мальчика, но я руководствуюсь сугубо полученными сведениями и не позволяю себе идти на поводу предрассудков, проистекающих из неведения. Наверное, допустимо сослаться на страх Ганса перед тем, как лошади «шумят ногами», чтобы восполнить некоторые пробелы в нашем толкования. Сам Ганс утверждал, что ему этот шум напоминает топанье ногами, когда его заставляют прервать игру, чтобы пойти в уборную; так данный элемент невроза увязывается с обсуждением того, охотно или под принуждением мама заводит детей. Но складывается впечатление, что это далеко не полное разъяснение указанного «шума ногами». Отец Ганса не смог подтвердить мою догадку, будто в памяти ребенка так воспроизвелось воспоминание о подсмотренном половом сношении родителей. Поэтому придется удовлетвориться уже установленными фактами.

Трудно сказать, благодаря какому именно влиянию в описанной выше ситуации у Ганса состоялось внезапное превращение либидозного желания в страх и когда началось вытеснение. Тут потребуется, пожалуй, сопоставление данного случая со многими подобными анализами. Быть может, причиной послужила интеллектуальная неспособность ребенка разрешить загадку деторождения и справиться с нахлынувшими агрессивными побуждениями, которые вдруг проявили себя; или же всему виной соматическая недостаточность, отторжение телом регулярного мастурбационного удовлетворения (возможно, сама приверженность столь интенсивному сексуальному возбуждению должна была обернуться отвращением). Этот вопрос мы оставим открытым до тех пор, пока нам не придет на помощь новый опыт.

Хронология течения болезни лишает нас возможности приписать сколько-нибудь важное значение некоему случайному поводу к заболеванию Ганса. Намеки на чрезмерную обеспокоенность мальчик выказывал задолго до того, как стал очевидцем падения лошади на улице.

Как бы то ни было, невроз непосредственно опирается на это случайное событие и сохраняет его следы в том, что лошадь возводится в предмет страха. Само по себе впечатление от события не имеет «травматической силы»; оно приобретает свое значение лишь благодаря тому, что лошади и ранее служили объектом интереса. Разум Ганса нашел ассоциацию для этого происшествия с ранним случаем в Гмундене, более подходящим для травматического, когда во время игры в лошадки упал Фрицль; далее по проторенной дорожке Фрицль в уме замещается отцом. Но даже этих ассоциаций было бы, полагаю, недостаточно, не окажись так, что, в силу гибкости и многосторонности ассоциативных связей, то же событие не затронуло бы второй комплекс, затаившийся в бессознательном Ганса, а именно – роды беременной матери. С этого мгновения открылся путь к возвращению вытесненного, и по этому пути патогенный материал был переработан и транспонирован в комплекс лошади, а все сопутствующие аффекты переродились в страх.