Очерки поэтики и риторики архитектуры

Вход в терминал – под западной, самой узкой оболочкой, угол который нависает в трех метрах над землей. Под этот навес подъезжали машины. Западная оболочка и восточная – широкая, обращенная к аэродрому – низкие. Боковые оболочки – высокие, они поднимаются до двадцати трех метров. Будучи отделены друг от друга зазорами, начинающимися от опор, посредине оболочки смыкаются и тем самым уравновешивают силы, которые могли бы угрожать им обрушением вовне или внутрь. Кевин Рош, соавтор Сааринена, заканчивавший строительство после его смерти (1961), вспоминал, как однажды за завтраком Ээро показал, как должны работать оболочки: он надавил на кожуру грейпфрута, а когда отпустил, она снова стала выпуклой968.

Тем, что в бетонном теле здания нет прямых линий и углов, Сааринен предвосхитил формы «нелинейной» архитектуры969, нынче получившие распространение благодаря внедрению компьютеров в проектное дело. На рубеже 50–60‐х годов компьютеров у архитекторов еще не было. Мастерской Сааринена пришлось изменить метод подготовки проектной документации и сам ее характер. «Вместо прежних методов, когда архитектор готовил сложные чертежи, по которым возводилось сооружение, Сааринен сначала изготовлял макеты, по которым затем делались чертежи», – писал Рош970. Можно только изумляться тому, как сотрудники Сааринена ухитрились перевести в рабочие чертежи объект столь сложной формы971.

По замыслу Сааринена, эта форма должна была сама собой, без конкретных ассоциаций, вызывать предощущение полета972. Но даже профессиональные критики, не говоря уж о широкой публике, с самого начала и до сих пор сравнивают его здание с гигантской птицей, широко раскинувшей крылья и опустившей раскрытый клюв, глядя на нас темными глазами – окулюсами. Светло-кремовые нюансы бетонного тела птицы эффектно оттенены сужающимися книзу витражами зеленоватого стекла.

Я присоединяюсь к единогласному хору критиков и профанов, хотя близость могущественного хищного существа меня не воодушевляет. Но не вспомнить ли, в целях самоуспокоения, что Сааринен проектировал эту вещь в пору зарождения поп-арта? Тогда робкое восприятие сменится игривым973: грозная птица смахивает на орла из сказочного мультфильма. Уж не орлан ли это белый с герба Соединенных Штатов?

Сааринену не нравилась наивная конкретность такого восприятия. «То, что некоторым [sic!] оно [это здание. – А. С.] кажется похожим на летящую птицу, – случайность. Мы меньше всего думали об этом, – утверждал он. – Однако это не значит, что никто не вправе видеть его так или предлагать такое объяснение неискушенным людям, особенно если иметь в виду их склонность скорее к буквальному, чем к чисто визуальному восприятию»974.

Но я понимаю Дженкса, который, касаясь здания Сааринена, не стал слишком взыскательно различать эти виды восприятия, примирив их понятием метафоры. Для него это здание – настоящая Вентуриева «утка», и Дженкс желает, чтобы таких «уток» было побольше. «Аэровокзал TWA в Нью-Йорке – это иконическое изображение птицы и в расширенном смысле – воздушного полета вообще. В деталях и переплетении изгибающихся поверхностей и линий пассажирских выходов и пересечений эта метафора разработана особенно искусно»975.

Уже по внешнему облику терминала TWA видно, как сильно отличается он от зала ожидания вокзала Лион Сент-Экзюпери. Здание Сааринена приземисто, у него нет избыточного объема. Эффектность его облика достигнута чисто пластическими средствами, а не благодаря размерам, по сравнению со зданием Калатравы весьма скромным (особенно если учесть, что колоссальный лионский вокзал в процессе эксплуатации оказался, вопреки расчетам, полупустым, не оправдывающим затрат на строительство и эксплуатацию). Сааринен использовал бетон отнюдь не для украшения. Несмотря на экстравагантность форм, здесь всё функционально, всё работает, как в протестантской этике в противоположность этике испано-католической, склонной к экспрессивным жестам как таковым. Эффекты Калатравы в значительной степени орнаментальны, тогда как Сааринен орнамент не использует. Благодаря многообразию кривых линий и сложных трехмерных поверхностей, на которых играет изменчивая светотень, здание Сааринена легко вообразить полным энергии одушевленным существом. Оно несравненно динамичнее застывшей скульпуры Калатравы.