Очерки поэтики и риторики архитектуры

Слабость теории архитектуры как «организации пространства» заключается, по мнению Скрутона, в том, что она «не может охватить всё, что мы ценим в зданиях». Помимо пространства, «на нас воздействуют обдуманные и впечатляющие эффекты света и тени, декора, фактуры и лепнины». Защитник этой теории возразит, что такие эффекты полезны и ценны только благодаря тому, что выражают или «артикулируют» основные пространственные отношения. Он попытается убедить нас, что, например, карниз в интерьере оправдан только тем, что придает эффектное завершение «пространству» стены, отделяя его от «пространства» перекрытия, а источники света подчеркивают пространственные членения. «Такой ход мысли, – писал Скрутон, – мог бы привести к утверждению приоритета пространства (или его „формирования“) в суждениях об архитектуре, только если бы удалось показать, что любую важную деталь здания можно воспринимать, как деталь пространства, в котором она находится … Эта теория рушится, как только мы обнаруживаем особенности, не поддающиеся такой трактовке». Красота колоннады пострадала бы, будь камень заменен деревом; здание утратит достоинство, если с него снимут статуи. Разве эти примеры относятся к «организации пространства»? И разве сам «пространственный» эффект не может зависеть от выразительной детали? Могут возразить, что за всеми деталями убранства зданий кроется некая архитектурная «сущность», которая может быть абстрагирована от случайностей украшения и отделки. Но если мы будем выявлять архитектурную «сущность» путем отказа от столь многого, то что же, в конце концов, останется от архитектуры? «Адвокат „пространства“ может не признать себя побежденным этими примерами; возможно, он попытается представить все эти непокорные впечатления как тонкие вариации владеющего им одного основного переживания. Но чем больше он упрямится, тем скорее возникает подозрение, что понятие пространства не служит у него лучшему пониманию архитектуры – скорее, наоборот, понятие архитектуры притянуто для объяснения того, что он подразумевает под переживанием пространства. Его объяснение архитектурного переживания становится пустым, идущим по кругу». Скрутон считал, что по этой причине понятие «пространство» можно изъять из большинства архитектуроведческих текстов без ущерба для их смысла1023.

В подтверждение этого вывода приведу процитированный выше на языке оригинала фрагмент из «Ренессанса и барокко» Вёльфлина в переводе Евгения Лундберга, но с оговоркой: везде, где переводчик, аккуратно следуя автору, использовал слово «пространство» и его производные, я вставил смысловые эквиваленты. Мои замены выделены жирным шрифтом: «Своими лучшими созданиями – внутренним обликом церквей – он [барокко. – А. С.] вносит в искусство новое, основанное на чувстве бесконечности, понимание интерьера». «Замысел покоится теперь не на определенных кубических пропорциях, не на приятных соотношениях высоты, ширины и глубины определенного ограниченного объема». «Интерьер, который Ренессанс освещал равномерно и которого он не мог себе иначе представить, чем тектонически замкнутым, растворяется в безграничности». «Над головою же, где зал замыкался спокойным, плоским потолком, теперь высится чудовищный свод». «Основная черта новейшего искусства – упоение бесформенным объемом и светом»1024. Читатель может убедиться, что, заменив «пространство» «внутренним обликом», «интерьером», «объемом», «залом», я оживил текст, не поступившись смыслом.

Поддержу критическую аргументацию Скрутона своими соображениями. Архитектурное «пространство» – фикция, возникшая в результате переноса на архитектуру понятия «пространство», позаимствованного из математики и физики так же некорректно, как понятие «время», включенное Гидионом в апологию «современного движения» ради придания ему псевдонаучной внушительности посредством туманных отсылок к теории относительности. Перенос этот некорректен, потому что математические и физические пространства необитаемы, без-субъектны, в отличие от архитектурных объектов, сама архитектурность которых является, как показал Ингарден, не реальным, а интенциональным предметом, который существует только благодаря нам, людям, учреждающим такого рода предметы. Не останься на земле ни души – мировая архитектура превратилась бы во множество материальных объектов непонятного назначения. Возможно, обсуждать их в физико-математических терминах было бы и корректно, но не ясно, кто бы смог этим заняться, если только не инопланетяне.

Что бы ни называли в архитектуре «пространством», это не то, что мы видим глазами непосредственно. Ибо глазами мы, как и наши предшественники (в их числе зодчие минувших времен), видим не пространство, а стены, которые, заслоняя горизонт на том или ином расстоянии от нас, определяют периметр нашего поля зрения. В интерьере преграды – опять-таки стены, дополненные полом и потолком.