Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма

Развиднелось хорошо до восхода солнца. Бело кругом: изморозь на земле, на траве.

Ядреное утро. Все лужицы затянуты ледком. Ветра нет, листок нигде не шелохнётся. Воздух чист и звонок. Воробьишки радостно, бойко чирикают, наперебой кричат петухи. Слышно, как в ухоже на елях чуффыркают косачи. Слышны гудки паровозов на железнодорожной станции — за 15 верст (по прямой). Скворушка напевает у своей скворечни. Мир высок и прекрасен.

Сейчас бы в отъезжее поле или хоть с одной своей звонкоголосой гончей!

*

Лес красив — задохнуться! Золото в зелени! В тёмной — еловой, в голубой — зелени сосен. Самоцветы осин и берёз! Я видел одну невысокую берёзку у дороги среди вересковых просторов. Белейший ствол, а на ветках — чёрные перчатки (до «локтей») и золото листьев — как старинная бронза! Чудо-дерево, песня, а не дерево! И совершенно неважно, что я сегодня без дичи!

*

В ухоже две сороки обнаружили на ели сову (серая, может быть, и уральская неясыть). Треск подняли — не приведи господи! При моём приближении сова слетела. Полетела через луг. Тут её подхватила вечерняя стая ворон. Что было! Вороны, непрерывно каркая, обсели все деревья, соседние с тем, на которое опустилась сова. Ругали её, пока опять я не спугнул её. Сова полетела в лес. Тут новые стаи ворон присоединились к первой. Собралось не меньше ста штук. И всё это кричит, ругается неимоверно. Я опять спугнул сову, она внезапно куда-то исчезла. Вороны потеряли её, разобрались по стаям и разместились на ночевку.

*

Пошёл проститься с лесом. Дождь, бурое небо, капель, остатки снега под деревьями. А всё-таки чудесно! Тёмно-зелёная сырая зелень хвои и брусники. Рябчики уже укладывались спать на деревах. Стрелять не пришлось. Но всё-таки хорошо.

*

Октябрь. Мухи помёрзли. Но далеко, конечно, не все ещё.

И вот: вечером зажигаем керосиновую лампу. Свет — кружком и тепло от неё на потолке. И сюда слетаются и тут (на освещённом и таком тёплом кружке на потолке) начинают «танцевать» мухи, всё время стукаясь о потолок — пак-пак-пак! А потолок оклеен газетами.

Вот — поздняя осень дома, в избе.

*

Тихое-тихое послеполудня, — не шевелится даже свисающая гирлянда листьев плакучей берёзы против моего окна. Небо в белых облаках. Тепло. И вот обнаружилось, что тут у нас живёт эхо: в тишине этой по обыкновению громко разговаривают в садах женщины, и их голоса отдаются в невидимом своде. Сдваивается даже «пилик!» трясогузки, бродящей по берегу залива. Отзывчивая тишина. Отзвуки. Неподвижные круглые облака отражаются в зеркальной воде залива.

В такие часы — прислушайся! — явственно слышишь свой внутренний голос — голос того, кто не спит, когда мы спим…

Эхо — прекрасная нимфа — невидимая живёт среди нас везде и всегда, а мы не замечаем её в сутолоке нашей шумливой жизни, заглушаем её таинственный голос своей крикливой деятельностью, не слышим его за другими — привычными нам — голосами земли и неба: за шумом ветра и волн, шелестом леса, лаем наших собак и мычаньем коров. Нужна минута редкой тишины — тишины во Вселенной и в нас, — чтобы нам её услышать.

— Я молча говорю издали с тобой (наша народная загадка), — говорю из дали, — и ты можешь тогда слышать, какой отзвук во Вселенной рождает твой крикливый голос — и задуматься над этим.

*

С того самого дня, как мы поселились тут, как ни выглянешь в южные — на конец озера — окна, всегда видишь посреди плёса стоящую лодку и неподвижную фигуру удильщика в ней.

В этом месте плёса, говорят, край внезапно обрывающейся глубокой ямы. Здесь хорошо ловятся окуни, ерши и другая рыба.

Каждое утро, каждый вечер, всегда на одном и том же месте. Неподвижно склонённая спина, тусклые глаза, терпеливо устремлённые на поплавок, покачивающийся на спокойной воде или пляшущий на волнах. Вечный блеск и переливы воды в глазах. В любую погоду, днём и вечером, днём и вечером, а иной раз — когда плохо клюёт — и целый день без перерыва.

Клюнуло — потянул. Серебряный блеск вылетевшей из воды рыбки, трепет прохладного живого тельца в стынущей руке, тихий плеск пойманных пленниц в грязной лужице воды на дне лодки. И снова — блеск воды, недвижная леска, поплавок.

Слезятся старческие глаза, ноет часами согбенная старая спина, дрожат корявые руки.

Терпение, терпение, терпение: будет уха, будет варёная рыба в избе, где ни крошки хлеба, один щавель-кислица.

И никто не упрекнёт, что сидишь на чужом горбу, заедаешь чужой век.

*

Осенний холод, тяжёлое небо, сплошной полог стремительно ползёт по своду, а внизу — над самым лесом вдали — гряда отдельных белых облаков, ярко освещённых невидимым ещё солнцем.

Значит, скоро будет день на святой Руси, — туча сойдёт, откроется солнце. Будет, будет радость!

Солнце только на минутку показывается — и опять исчезает… Тучи, тучи, тучи — оболочина во всё небо. Ветер холодеет, холодеет кровь. Дождь.

Осень, осень!

*

Сильный Südwest шумит по вершинам сосен, а внизу, на косогоре — тишина, кудрявые ольхи не шелохнутся.