Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма

Выяснилось, что караульные поставили сюда свои винтовки ещё вчера днём, когда мы вышли в открытый океан, и магнитная стрелка компаса отклонилась. Мы целые сутки шли по неизвестному направлению и не могли уже определить, где находится сейчас наш катер. Мы заблудились в океане, как заблудился в нём когда-то несчастный командор Беринг. Мы не знали, куда держим курс: в Америку, в Японию, к Чукотскому Носу?

Выяснилось, что на катере нет никакого запаса провианта, запас горючего для мотора на исходе и всё машинное масло израсходовано.

Кругом на тысячи вёрст качается океан. Без запаса еды и горючего мы не могли его переплыть даже при тихой погоде. А ветер креп. Спасения ждать было не от кого: в эту часть океана почти не заходят суда.

Я убрал винтовки. Стрелка компаса прыгнула и показала настоящий север. После короткого совещания старшина повернул катер и повёл его почти в обратном направлении.

Ветер креп, грозил перейти в шторм. Волны перед нами вырастали до неба. Ветхий корпус судёнышка трещал и стонал отчаянно.

Вахтенные стали к машине и поминутно плескали на подшипники воду из вёдер.

Старшина уже не смотрел на компас — только на воду и на облака — и всё проверял ветер.

Старик стоял у борта лицом к морю. Он ещё не знал, как отчаянно наше положение. Я подошёл к нему. Старик обернулся. По лицу его бежали слёзы.

— Они пришли за нашими трупами, — сказал он дрожащим голосом. — Мы погибли. Они никогда не ошибаются.

— Кто?

Старик молча махнул рукой в океан, за корму катера.

Я увидел: там прорезал волну косой черный треугольник, исчезал и опять показывался. Он быстро нагонял нас. Справа и слева от него показались такие же изогнутые чёрные треугольники. Я считал: пять, шесть, семь.

Иногда под косым плавником показывалась гладкая чёрная спина.

Страшные животные шутя догнали катер, пронеслись далеко вперёд, вернулись, плыли за нами, играя. Откуда-то к ним присоединились ещё четыре таких же.

За нами гнались самые страшные из океанских зверей — зубатые киты — косатки.

Появление косаток привело старика в ужас. Косатки — признак скорой гибели. Косатки чуют кровь, думал суеверный человек.

Сколько я ни толковал старику, что косатки не могли ни видеть, ни чуять нашей беды, он твердил своё: косатки-де знают, что настал наш смертный час.

А катер шёл и шёл. Косатки не отставали. Надежды на спасение не оставалось никакой.

Я отошёл от старика.

— Земля! — крикнул вдруг штурман.

Я поднял бинокль и стал смотреть, куда он показал.

Не сразу отыскал узенькую зубчатую полоску.

Невероятное зрение у алеутов. Какими-то неуловимыми, им одним известными приметами на воде и на небе руководствуются эти люди океана, отыскивают верный путь среди волн.

Все сразу повеселели. Смеялись над стариком и его верой в непогрешимость косаток. Старик уже и сам улыбался сквозь слёзы.

Мы вышли прямо назад на остров Беринг.

Косатки отстали от нас за несколько километров до берега. Топлива хватило как раз.

Через день мы все опять собрались на катере и совершили путешествие на Медный быстро и без всяких приключений. Косатки опять носились, играя, вокруг нас. Теперь даже старик их не боялся.

* * *

Остров Медный гораздо меньше острова Беринга: всего пятьдесят километров длиной, от трёх до шести километров шириной. Населения здесь 150 человек, из них 35 промышленников. Здесь песцы голубей наших беринговских и больше котиковых лежбищ. И ещё живёт морской зверь, какого нигде не увидишь. Он-то меня больше всего и привлекал.

Зверь этот держится у северо-западной оконечности острова, и увидеть его можно только при северо-западном ветре — норд-весте.

Я дожидался норд-веста, сел с алеутами в шлюпку и поехал вдоль берега.

Берега Медного — в недоступных, грозных скалах. Из глубоких падей между горами вечно дуют сильнейшие ветры. Его мысы опоясаны далеко уходящими в море рифами, и на них, ни на минуту не смолкая, ревут гривастые буруны.

На протяжении многих километров берег непроходим: каменные кручи обрываются прямо в море. Алеуты, как кошки, карабкаются по ним, но непривычный человек пусть лучше и не пробует: сейчас же закружится голова — и гибель.

Мы долго в шлюпке подымались на север от селения Преображенского вдоль восточного берега острова. Я не мог оторвать глаз от причудливых очертаний изгрызенных водой скал. Алеуты рассказывали, что к югу от селения берег ещё интересней.

Там вечно падающая высокая скала — Тизиков камень. Буруны выбили в нём большое углубление, и когда проезжаешь там в шлюпке, кажется: вот-вот на тебя рухнет громадный камень.

Там в скалах большая Говорушечья пещера. В ней человека оглушает хор тысячи крикливых чаек-говорушек. А рядом в скале щель — Говорящая пещера. Нахлынет волна, сожмёт в пещере воздух, отхлынет, и из щели с выстрелом вырывается воздух. В шторм не подходи близко — беспрерывно грохочет гром.

У северо-западной оконечности острова шлюпка причалила к берегу. Я прошёл вперёд, взобрался на скалу и в подзорную трубу стал внимательно осматривать море.