Очерки, рассказы, статьи, дневники, письма

— А кто его знат? Очень просто, и зазимуете. Случатся.

После этого разговора город показался нам совсем не таким привлекательным, как раньше.

Удивительное дело: теперь только мы обнаружили, что улицы его с совершенно непонятной целью сплошь вымощены плахами. В этом может убедиться всякий, кому не лень выкопать в уличной грязи яму около метра глубины. Там, где случайно грязи нет, в этом ещё проще убедиться: споткнёшься и тут же сложишь свою голову на плаху.

* * *

Ещё два дня мы ходили за справками на пристань. И каждый раз повторялся, с небольшими разве изменениями, наш разговор с пещерным Госпаром.

Наконец мы догадались обратиться прямо в окрисполком. Там не только дали нам все необходимые справки, но и заранее выдали «бронь» на каюту до самого Обдорска.

В ту же ночь пришли долгожданные пароходы.

Первой тронулась вниз «Москва».

На её борту мы покинули город Тобольск.

И бурная Обь, где бога секут

И ставят в угол глазами.

Велемир Хлебников

Глава четвертая

^{Иртыш. — Грандманжа. — Астраханские ловцы. — Самарово. — Волнующая встреча. — Буря. — Малый Атлым и Большой Атлым. — Ружья начинают стрелять сами. — Джигетай и кулан.}

Иртыш суров, угрюм. За Тобольском быстро снижается берег, густые таловые джунгли подходят к самой воде. Цвета ржавого железа, вода холодная и неживая, как желатин.

Никто уже не шутит на пароходе. И не поют.

Куличье царство.

С берега на берег перелетают маленькие перевозчики, черныши, фифишки. Кричат травники, мелькают пёстрые кулики-сороки. То тут, то там поднимаются с воды утки.

Валентин хватает меня за рукав.

— Гляди, гляди: сейчас разрежет!

Перед самым носом парохода бежит по воде чёрная с белым на крыльях утка. Она машет крыльями, как руками, улепётывает изо всех сил.

— Раскрошит! — волнуется Валентин. — Будь я гад, раскрошит колесом!

— Уйдёт как хочет.

— Не видишь: она же летать ещё не умеет!

— Давай на спор? На две грандманжи?

— Смешно прямо!.. Ну, давай. Ставь четыре чая.

— Пошла!

Как раз в эту минуту утка исчезла в воде — и сейчас же широкий нос парохода скрывает от нас то место на воде, где только что была птица.

— Готово! — говорит Валентин. — Тащи чай.

— Идём-ка на левый борт.

Только мы подошли к перилам, чёрная головка выскочила из воды недалеко от борта.

— Видал?

Но уж головка опять исчезла.

— Обождать! — говорит Валентин. — Ещё ничего не доказано.

Проходит минута. Чёрная утка внезапно появляется на гребне поднятой пароходом волны, поворачивает к нам голову и спокойно плывёт к берегу.

— Чёрт!.. Твои две грандманжи!

Я предпочёл не объяснять ему, что играл наверняка. Хохлатая чернеть — великолепный пловец и ныряльщик. Она могла взлететь, но предпочла уйти под водой.

Я просто сказал:

— Тащи-ка обед!

На «Москве» есть буфет. Мы распределили между собой обязанности: Валентин должен заботиться о чае, таскать кипяток, а я — обед и ужин.

В средней части парохода, против машинного отделения, каютки с надписями: «Кухня», «Посудная», «Буфет», «Грандманжа».

У грандманжи надо стать в хвост — тут всегда очередь — и получить обед, а вечером ужин.

Сегодня этим делом вместо меня придётся заняться Валентину.

* * *

Через сутки останавливаемся в Демьянском.

Глинистый берег, берёзовые рощицы.

Где-то дальше по реке Демьянке год назад выпустили американских крыс — ондатр. Они уже расплодились, разбрелись по всей округе. Скоро будет новый промысел у демьянских охотников.

* * *

Валентин пишет этюд в каюте. В открытое окно просовывается голова, другая, третья, четвёртая…

— Отходи, ребята, — сердится Валентин. — Свет закрыли.

Отстраняются, но скоро опять заглядывают.

Молодые всё парни, обветренные лица, рубахи на груди открыты. Их встречаешь на всём пароходе — внизу, наверху, во всех классах. Так табунком и ходят.

Разглядывают этюд.

— Наверху — это форма облаков, — говорит один.

— Правильно нарисовал: облака сейчас перистые и кучевые, — замечает другой.

Мы разговорились. Парни оказались из Астрахани.

— Как вас сюда закинуло?

— Артель мы, ловцы. В Москве контракт подписали: три месяца рыбу ловить за Обдорском. Рыбы, вишь, у них тут полно, а взяться настояще не умеют. Ловят, как при царе Горохе ловили. А мы, вишь, сызмальства по красной рыбе, у нас культура по этой части, лучшие ловцы в СССР считаемся. В артели семеро нас из одной деревни. Старшой — татарин. Хороший мужик, мы его — в случае чего — не выдадим, не бросим. Нас ведь как: где — пожалуйте! пожалуйте! — а где и на кулачки встречают, пострели их зараза. Наших тут много работает, на Обе. Уж не первый год. Рыбницы завели моторные, плавучие садки живорыбные, сбрую всю рыболовную — всё по-нашему.

Татарских селений больше нет: мы уже в Земле Югорской — в стране вогулов и остяков. Но не видно и юрт туземцев. Ни одного человека на берегу, ни лодочки на реке.

Принялся ветер, вода почернела. Берег пошёл скалами, на скалах — тайга. Мощные кедры над ней покачивают большими головами.