Отец за спиной у меня стучит в дверь. Дверь отворяется, нас впускают в чудесное здание. Из громадных окон льёт солнечный свет. Воздух вокруг меня ломается на блестящие четырёхугольники. Всюду звери, звери, звери. Люди ходят между ними, таращат на них глаза. А звери не пугаются, не бегут, не шевелятся. Но я уже не вижу людей, вижу одних только зверей.
Вот кусочек леса, два бурых медвежонка схватились в обнимку, медведь побольше — пестун, говорит отец, — сидит, не спускает с них глаз, а медведица развалилась на пригорке, дремлет.
Вот громадный чёрный слон за загородкой. Мне очень хочется дотронуться до его хобота, но отец сердито говорит: «Не сметь трогать!» Я отдёргиваю руку. Лось продирается по лесу… Два волка встретились… Два тигра — один на скале, другой под ним — оскалили зубы, сейчас кинутся друг на друга. Отходя, всё гляжу на них: нет, не кидаются! На берегу холодного моря лежат тюлени и красноносый кулик-сорока задиристо наскакивает на добродушного тюленёнка. Жирафа с высокой, как колокольня, шеей.
Бегу за отцом назад — мимо слона, которого нельзя погладить. Начинаются птицы. Утка вылетает из травы, с гнезда, а в гнезде — яйца. Орёл поймал большую рыбину… Грифы — крючконосые, с голыми шеями — пируют на дохлой собаке. Голый куст усыпан до того крошечными пташками, прямо не верится, что настоящие. Они ярких, всевозможных цветов. Отец говорит — американские колибри. И гигантская птица с лошадиными ногами — страус африканский. Залезть бы на спину ему — вот прокатил бы!
Дальше, дальше!.. Проплыл высоко над головой чёрный страшный аллигатор — крокодил с длинной, как щипцы, зубастой мордой. Сверкнула голубым брюхом косоротая акула. Застыли в воздухе рыба-молот, рыба-пила и рыба-меч.
Поворот. Громадный скелет кита — через всё здание. Плывут по воздуху белуха-кит, косатка-кит и грузная, белая морская корова.
Вверх по широкой лестнице. Киты уже внизу подо мной. Кругом — бабочки с крыльями величиной с мои ладони — и такими цветами переливают, что глаз не оторвать. Жуки с рогами… Чудовищные раки…
Звонит звонок. «Домой!» — говорит отец. Спускаемся к китам, идём мимо гигантских змей, мимо черепах со стол ростом… Птицы опять. Вот аист стоит на крыше. Окошечко — и там, в соломке, уютно-уютно свернулась тёплым кружком — кошка.
Ну, эту-то можно погладить. Отец с матерью не смотрят. Быстро протягиваю руки и — стук! — пальцы больно ударяются в крепкое, холодное. Стекло! Кошечка, аист — все звери и птицы за стеклом.
— Чучела, — говорит отец.
Пусть! Всё равно, я не поверю, что они — мёртвые. Я знаю: они нарочно так заколдовались: потому что люди кругом.
Вот уже нет людей. Только дядьки в серых куртках, похожие на отставных солдат, ходят от окна к окну: задёргивают громадные занавески на окнах. И звери, птицы погружаются в темноту.
Вот узнать бы такое слово: чтоб разом всё расколдовать. Скажешь — и вдруг задвигаются звери, полетят птицы, бабочки, киты поплывут — писк, рёв, шум поднимется.
Ух, здорово! И страшно: вдруг на меня кинутся?.. И радостно: а может быть, ничего — погладить себя дадут.
Но мы уже спускаемся вниз — в подземелье со шкафами.
Не верил я неподвижности этого удивительного собрания животных. В душе поднимался бунт: так мучительно хотелось, чтобы птицы пели и летали, чтобы звери бегали, чтобы всё ожило. И как же тянуло из этого мёртвого мира в лес, в луг, на волю — живую волю!
Этот застывший мир собранных со всего света неживых животных назывался — Зоологический музей Академии наук.
В нижнем, полуподвальном, этаже работали учёные и хранились научные коллекции[21]
.Отец мой тоже работал там: он был орнитолог — учёный, специалист по птицам. Отец и был моим первым и главным лесным учителем.
Дома у нас жило много всякого зверья. Певчие птицы жили в такой большой клетке, что в ней мог стоять взрослый, не сгибаясь. Был у нас в квартире акварий с рыбами и террарий с черепахами, ящерицами, змеями.
Летом мы жили в деревне. Ловили птиц и брали на выкорм птенцов.
Перебывали у нас зайчата, ежи, белки, косули. Держали даже лосёнка — и он стал таким ручным и послушным, что ходил со мной по лесу, как собака.
Отец рано начал брать меня с собой в лес. Он каждую травку, каждую птицу и зверюшку называл мне по имени, отчеству и фамилии. Учил меня узнавать птиц по виду, по голосу, по полёту, разыскивать самые скрытые гнёзда. Учил по тысяче примет находить тайно от человека живущих зверей. И — самое главное — с детства приучил все свои наблюдения записывать. Так приучил, что это вошло у меня в привычку на всю жизнь.
Один год подружился я в деревне с пастушком — хроменьким веснушчатым пареньком лет четырнадцати. Звали его Андрюшкой. Он пас коров у одной небогатой помещицы в красивом и диком лесу. Он был не из этой местности и на следующий год ушёл куда-то на заработки.
Одно только лето провёл я с ним. Мы построили себе шалаш на пригорке. В дуплах толстых пней, прикрывая мхом, хранили наши вещи: топор, чайник, сковородку.