Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине

Мужик просит хлеба, а ему тыкается функция деревенского парламентаризма, а эту функцию как ни грызи, а сыт не будешь; мужик просит хорошего священника, а ему дают хорошего парламентера в образе озлобленного учителя земской школы; мужик прижимается к своему «земскому», которого, быть может, даже любит, так как видит в его лице ближайшего и наиболее объективного советника, наставника и защитника, а ему говорится, что не нужно никаких этих земских начальников; мужик просит позволить ему хозяйничать так, чтобы земля давала больше доходов, а ему говорят – не смей, ибо земля так же твоя, как и твоего соседа, и последнему негде и нечем будет кормить скот, если не будет свободна 1/3 часть твоей земли; мужик просит наказать розгами его обидчика, а ему говорят, что лучше подождать, пока обидчик сам не додумается до того, что нехорошо обижать другого и пр.; словом, мужик совсем сбит с толку и не знает ни того, что ему думать, ни того, что делать. А проекты всё новые и новые так и сыпятся в деревню словно из решета, и конца им не предвидится. Но не станет деревне от них легче, не перестанет она корчиться в своих страданиях до тех пор, пока эти проекты не будут отражать в себе знания деревенской действительности, желания излечить болезни деревни, а не желание переформировать ее на началах социал-демократических бредней, до тех пор, пока эти проекты не будут принадлежать действительным друзьям народа, а не парламентерам, избравшим деревню базою для своей преступной пропаганды. И вот, в спорах о преимуществах того или другого типа школ это скрытое вожделение либералов подготовить самих крестьян к восприятию навязываемых им новостей и убедить и себя и их, что эти новости нужны, выступает особенно ярко. Между тем, нужно быть только правдивым, только искренним, нужно не закрывать глаз на нашего крестьянина, гораздо более русского, чем мы сами, чтобы увидеть, что в решении вопроса о том, какая школа нужна деревне, не может быть двух мнений.

Конечно, церковно-приходская.

К такому заключению приводит меня как наблюдение над личностью преподавателя земских школ, так и знакомство с характером нравственной физиономии воспитанников ее. К этому же заключению приводит и ответ на вопрос о том, кого желательно видеть в лице наших крестьян.

В том, что ответ на этот последний вопрос не для всех одинаково ясен, в том нет сомнения. Те же люди, которые с пеной у рта доказывают необходимость равноправия крестьян с прочими сословиями и усматривают в всесословной волости средство достижения этой цели, а в мелкой земской единице – почву для обнаружения вкусов, рожденных этим равноправием, те же люди с одинаковым азартом кричат о сохранении прерогатив крестьянского самоуправления и набрасываются на всякого, кто нарушает их. Но казалось бы, что если мечты о равноправии и подчинении крестьянства действию писанного законодательства – либеральные бредни, то значение обычного права крестьян, закона ему родного, понятного и ему близкого, не могло быть ничем поколеблено; что если его нет, этого обычного права, то нужно его выдумать, составить свод законодательных постановлений, взятых непосредственно из жизни. Между тем, далеко не всё признают значение такого обычного права.

Непонятно! Выходит, что ничего не надо.

А нужно пустить всё крестьянство в интеллигенцию, смешать его с нею, и пусть себе крестьянин разбирается там, как ему угодно, лишь бы нас не беспокоил. Но здесь уже не видно даже простой жалости к мужику, а, напротив, какое-то непонятное озлобление и ненависть к нему. Это не решение вопроса, во всяком случае. Ясно, что нужно что-нибудь одно: или полное смешение сословий и превращение людей в граждан своего Отечества с предоставлением возможности каждому разбираться в этом хаосе безначалия, что логически приведет к господству произвола и праву сильного, или сохранение существующего status quo с постепенными модификациями внутреннего механизма на началах охранения прав всех и каждого крепкою единою властью.

Но так как ясно, что вожделениям либералов никогда не суждено будет сбыться, и крестьянин всегда останется крестьянином и, следовательно, земледельцем, в какой бы республиканской стране ни жил, то казалось бы и умнее и проще думать над тем, как превратить нашего мужика в хорошего, честного пахаря, добросовестного земледельца, а не ломать головы над вопросом о способах превращения его в парламентёра.

И тогда будет до очевидности ясно, что крестьянину для сельского хозяйства и ремесла нужна сельскохозяйственная профессиональная школа, а для сердца и ума – церковно-приходская. Земским же школам там не может быть места, так как в деревне еще, слава Богу и людям, там живущим и ее оберегающим, нет пока почвы для выражения земских взглядов.

Создавать же такую почву и низко и преступно.