Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине

«Большие перемены нашел Димитрий на родине… Появились великорусские помещики-«москали», как например, Меншиков и барон Шафиров, которому отданы были имения Ломиковского. При боку гетманском (a latere) появились царские легаты, резиденты, без согласия с которыми гетман ничего не мог делать; полковники потеряли прежнее свое значение: власть их в полку, над полковою старшиною, была ограничена во всем и подчинена воле гетмана, т. е. царского резидента. Словом, старый малороссийский порядок, установившийся веками и по окончании борьбы с Польшей за племенное и религиозное существование начинавший выделять сильную, могущественную аристократию, – порядок, горячим приверженцем которого был Димитрий Лазаревич Горленко, – видимо, начинал распадаться под влиянием новых, московских, правительственных распоряжений… всегда и везде нивелирующих всякие общественные неровности»[126].

Не менее безотрадную картину нашел Димитрий и в сфере своих имущественных дел. Сколь ни преувеличенными казались слухи о разорении, но действительность оказалась еще ужаснее. Димитрий увидел себя обобранным со всех сторон. Часть имений была захвачена родственниками, сестрою Ракович и племянником Акимом, другую – приписал «к своему двору» гетман Скоропадский, третья – попала в категорию так называемых «изменничьих», образовавшихся из земель, отобранных у приверженцев Мазепы и отданных в распоряжение гетмана для раздачи их «иным верным в войске запорожском». Однако Димитрий проявил изумительное равнодушие и безучастие к своим имущественным делам. Он был гораздо более озабочен мыслию о свидании с милым сыном своим Пахомием, смиренным иноком Киево-Печерской Лавры. Эта мысль, с которою он выехал из Турции и с которою не разлучался, заслоняла собою все безотрадные картины, с коими он встретился на склоне своей мятежной жизни. Кроткий образ всегда молчаливого, всегда невозмутимого, приветливого и ласкового Пахомия успокаивал и радовал старика. Он стремился в Лавру, чтобы в молитве и беседе с своим младшим сыном обрести тот именно покой, от которого бежал во дни своей юности, побежденный доводами, предписывающими ему не малодушное бегство от зла в келию монастыря, а ожесточенную борьбу с ним на поле брани. Какими жалкими казались ему теперь эти доводы! Как бесплодна прожитая жизнь, единственным приобретением коей он мог признать лишь способность не сокрушаться былыми невзгодами, т. е. именно то, на чем основана великая тайна отречения от всех земных благ, и на чем была построена вся жизнь его любимого сына Пахомия. Умиленный свиданием с сыном, духовно возрожденный беседами с печерскими мудрецами-подвижниками, Димитрий исполнил желание сердца своего и оставил святой обители Печерской тысячу золотых на помин за свою грешную душу и, простившись с сыном, вынужден был, с щемящей болью сердца, торопиться с отъездом в Прилуку, чтобы, наскоро устроив свои частные дела, ехать в ссылку в Москву.

Лишенный возможности вести тяжбу с гетманом, Димитрий хотел, по крайней мере, воспользоваться своим кратковременным пребыванием в Прилуке для того, чтобы начать процесс против сестры и племянника, завладевших значительною частью его отцовского наследства. Ракович, по смерти матери, воспользовавшись отсутствием брата и племянника Андрея, в согласии с другим племянником Акимом, подстрекаемая родственниками Паливодами, завладела всем имением Лазаря Горленка, кроме, впрочем, Ольшаного и некоторых хуторов, которые гетман Скоропадский отдал в 1713 году фельдмаршалу Шереметьеву[127]. По этому иску состоялось соглашение, ибо Димитрию было нетрудно доказать неправильность захвата, и Ракович с Акимом Горленко вернула обратно маетности Димитрию, коими пользовались в его отсутствие. Устроивши свои дела, Димитрий должен был торопиться в Москву, где уже находились товарищи его прежнего изгнания – Бутович, Ломиковский, Максимович и Антонович[128]. Ускорению отъезда всячески способствовал гетман Скоропадский, который, помимо своей официальной обязанности представить Димитрия в Москву, лично желал такого отъезда, ибо был неправ против него в имущественных делах.

Но тяжкая болезнь, горячка, долго удерживала Димитрия… Гетман Скоропадский, завладевший в отсутствие Димитрия еще за два года до его возвращения на родину почти всеми его поместиями, конечно, крайне тяготился столь продолжительным присутствием его на родине, хотя и скрывал свое нетерпение. Сохранились любопытные письма Скоропадского к Димитрию, относящиеся к этому моменту, из которых одно мы приводим в подлиннике:

«Мой ласкавий приятелю, пане Горленку!