Когда человек чувствует, что потерял себя, когда ищет и не находит себя и не может разобраться в своих противоречиях, падает и изнемогает, то часто ищет единения с другими людьми в надежде, что они помогут ему разобраться в себе и дадут ему то, чего он сам не сумел себе дать.
Ему дороги те люди, которые сохранили чистоту своей души и донесли ее непорочною к Тому, от Кого получили ее… Он ищет этих людей не без тайной надежды, что они скажут ему, каким образом они сохранили свою чистоту, и научат его… Ему дороги и те люди, которые умеют говорить ангельским языком, помогают ему найти себя, умеют показать ему его душу без греховных наслоений, без того, что сделало ее чужою для других…
И он ищет этих людей постоянно и к ним бежит навстречу и разыскивает их и слушает, что они говорят ему… И опять возвращается к себе домой утомленный поисками этих людей, а между тем ищет всё новых и новых и бросается из одного места в другое в надежде отыскать нового человека и услышать новое слово, в сущности же ответ на всё тот же старый вопрос: «Что же делать?».
Если в зрелые годы такое душевное состояние характеризует тех, кто слывет под именем «неуравновешенных» натур, то для юности, с ее безоблачными мечтами и высокими порывами, жаждою подвига и желанием жертвы – такое состояние душевной тревоги и беспокойства является общим. Кто не переживал его? Кто не знает этих мучений непередаваемых и ужасных, этой страшной борьбы с неумолимостью рока, с беспощадной жестокостью сокрушающей молодые жизни, выбрасывающей лучших людей, с наиболее чуткою душою, из общей колеи жизни только потому, что они не желают входить в компромиссы с неправдою! Кто не знает, как часто душа, сталкиваясь с мучительными противоречиями между требованиями плоти и духа, раздираемая ужасным дуализмом, не знает, куда идти и что делать с собою!
Допустим, что в такой борьбе силы были неравные, допустим, что на одной стороне была безграничная высота порывов и недосягаемые цели, а с другой – полное неведение детства, совершенная неприспособленность к борьбе и отсутствие надлежащих средств и орудий для борьбы…
Но разве это несоответствие сил – рождало страдание, разве сознание личной слабости и собственного бессилия губило юные души?
Нет, губил их вопрос – должны ли они оставаться тем, чем они есть, или должны переделать себя, согласно требованиям окружающей их обстановки, вопрос, который причинял им тем бо́льшие страдания, что у них был пока только один ответ на него, и этот ответ требовал от них идти против течения, бороться с окружающею их обстановкою в целях отстоять свою сущность, свои идеалы.
Они не знали еще роли страдания на земле и того, что
Им неведомы были еще вопросы, почему человек страдает и тогда, когда не хочет быть тем, чем он создан, и тогда, когда он хочет быть тем, чем он есть, и в последнем случае еще больше, чем в первом? И отчего желание быть самим собою так часто встречает препятствия в самой возможности оставаться собою, когда человек хочет быть тем, чем он создан, и не может им быть, когда вся жизнь превращается в тонкую, но бесконечно мучительную борьбу едва уловимых душевных движений? Их юность видела источник страданий во внешности, и эта внешность давила их, и пред ними было только два выхода – или изменить эту внешность, или расстаться с нею. Так они и поступали, не зная, что оба выхода были роковыми… и неизбежно должны были быть роковыми…
Несомненно, что княжна Дондукова, по мере своего духовного роста, опытно переживала драму своей чуткой души, мучилась и сомнениями, страдала от одиночества, и также искала ответов на свои запросы, и выходов из положений, ими создаваемых…